Почему гаишники на улицах всегда худые, а в машинах толстые? У них тоже жесткий естественный отбор? Получается, выживает самый толстый?

Я вздрогнула от бешеного рева. Не просто вздрогнула, а подпрыгнула над сиденьем на метр! Взбесившаяся серая машина взревела, как больной слон, и рванула со скоростью света. Мы зигзагообразно промчались сквозь скопище движущихся машин по одной стороне проспекта. Проскочили по прямой через полупустой межбульварный квадрат. И снова зигзагом на другую сторону проспекта. Короче, мы прыгнули в неизвестность за спинами двух гаишников. Они нас даже не заметили!

Мы затормозили так же неожиданно, как и рванули. Через квартал от проспекта. Я открыла глаза и выдохнула.

– Тебе сколько лет? – спросила я.

– Двадцать шесть.

– Тогда почему ты такой тупой?

– Уже завтра я могу стать не тупым. Вот почему! Ясно? – он бросил на меня косой взгляд. Он порезал меня бритвой. Чуть-чуть. Я уже видела такой взгляд. В одном фильме[4]. Странный плюгавый мужик с больной коровой на приеме у человеческого врача. Ему не шла масть, не везло. Долго. Потому он сцеживал слюну плевками сквозь сжатые зубы. Он бросил на меня короткий косой взгляд, полный ненависти. Через плечо. И мне стало страшно. А сейчас нет. Наверное, я адаптировалась к косым взглядам.

– Поехали ко мне.

– Нет.

– Что ты ломаешься, как малолетка? Мы же с тобой уже спали.

– Вот именно. – Я вышла из машины.

– Больная! – крикнул он и рванул с места на бешеной серой машине.

Я пришла домой, легла на кровать и зарылась лицом в подушку. Мне было жаль себя, не пойму отчего. Так жаль, что я снова заплакала. Мне не следовало встречаться с прошлым. Оно на меня плохо действовало.

Я смотрела «Южный парк» ночами и временами хохотала. Только ничего особенного я в нем так и не нашла. Я решила, что на MTV жесточайшая цензура, стоящая на страже моей нравственности. Мне стало приятно. Я для них никто и звать меня никак, а они беспокоятся обо мне в поте лица. Странно чувствовать, что ты нужен кому-то, кто тебя не знает вовсе.

Я закрыла глаза и представила государство с белыми крылышками за спиной. Внутри меня ни с того ни с сего зазвучала песенка: «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк»… И я захохотала как ненормальная. Государство махало белыми крылышками под звуки дурацкой песенки. Оно даже летало, как Миронов! Один взмах крылышка был равен одному бяку или шмыгу. Опупеть! Я визжала и каталась от смеха, как сумасшедшая. Отсмеявшись, я вытерла слезы и поняла, что дело совсем не в «Южном парке». Если бы против него не было кампании, я бы его не смотрела и мне бы не пришла в голову такая бредятина.

Ночами я смотрела «Южный парк», а днем делала кораблики из бумаги для печати формата А4. Свешивалась с чугунного парапета и бросала их вниз, в мутную реку живой протоплазмы с одной стороны моста. Потом перебегала на другую сторону, чтобы проверить. Кораблики сразу ложились набок, пассажиры тонули, а опустевшие суда плыли на боку к неведомому причалу. Я потопила целую кучу людей, пока не явился военный моряк. Он свесился с парапета недалеко от меня и смотрел, как я топлю белые кораблики.

– Корабли так не спускают на воду, – сказал он после того, как я потопила пятый кораблик.

– А как?

– Со стапелей.

– И где я возьму стапели?

Он достал из кармана катушку ниток, в них была вшпилена иголка.

– Дай сюда, – велел он.

Я дала ему белый кораблик. Он прошил парус ниткой и стал спускать на воду. Осторожно-осторожно разматывая катушку. Кораблик сел на воду и поплыл, как положено. А мы пошли за ним, держа его за нитку.

– Нитку отпускать нельзя, – объяснил моряк. – Потонет.