– Какой ужас! – после нескольких секунд тишины произнесла Энн. – Я иной раз думаю, что хорошо, что у меня не было настоящей семьи.

– Ты что! Семья – это круто! Близкие люди, готовые поддержать тебя во всем и в любую минуту! Тео, дай я тебя обниму! – Ян перекатился поближе к Божко.

От сомнительного проявления соболезнований Теодора спасла толпа, без стука завалившаяся в терму. Наш пришлось потесниться, чтобы полтора десятка парней и девушек, весело щебечущих друг с другом, смогли разместиться в парной. Среди толпы выделялся один человек, длинный и худой как жердь, зачем-то зашедший в терму в хламиде до пят. В серой хламиде! В хламиде монаха!

– Не галдим! Не шумим! Приучайтесь к смиренному образу жизни! Что есть смирение? – задал вопрос тип в хламиде.

Пришедшие с ним в терму люди разом притихли.

– Пара литров крена – и ты смиренный, как овечка! – решил испытать себя в роли проповедника Ян.

Монах посмотрел на Яна с осуждением. Но мне показалось, что в его взгляде промелькнуло и нечто завистливое.

– Смирение в первую очередь есть тишина. Тишина позволяет нам собраться с мыслями и отринуть все, что связывает нас с шумным грешным миром. Только в тиши возможно глубинное самопознание.

Ян хотел оспорить данное утверждение, но монах качнул головой, призывая его этого не делать. В терме воцарилась тишина. Мой клан тоже замолчал, но не из-за проповеди и призыва монаха, а из-за того, что обсуждать свои дела при посторонних мы не собирались.

– Дети мои, вы согрелись, пора бы вам и охладиться. Ступайте в купель. – После десяти минут молчания монах отправил своих подопечных в бассейн.

Он дождался, пока все выйдут, а потом обратился к Яну:

– Сын мой, а не много ли ты взял с собой крена? Не переоценил ли ты силы свои?

Ян покосился на пять все еще остававшихся полными бутылок:

– Да не. В самый раз. Зато спать хорошо буду.

– Бесспорно. Сей грешный напиток улучшает отход ко сну. А меня в последнее время мучает бессонница. Страшно мучает!

Лицо Яна расползлось в понимающей улыбке.

– Угощайтесь, святой отец. У меня в номере еще есть. – Ян протянул монаху бутылку пойла.

Слова Энн о том, что алкоголь и высокая температура несовместимы, оказались пророческими. Артуро, так звали монаха, и Яна сильно развезло после возлияний.

– Так, – сказал я, поднимаясь с плиты, – мы в бассейн. Вы с нами?

– Зачем? Хорошо же сидим! – Ян похлопал по спине сидящего рядом церковника.

Тот довольно закивал.

– Дочь моя, прояви доброту и заботу, принеси нам немного такого же. – Монах помахал полупустой бутылкой.

– С огромным удовольствием, – обворожительно улыбнулась Энн. – Вам парочку?

– Не ходи просто так – неси четыре! – Ян решил сегодня оторваться по полной.

А я, выходя из парилки, мысленно похвалил своих помощников. Как же быстро они сориентировались! Четко, синхронно, не сговариваясь. Конечно, можно было подумать, что Ян просто решил нажраться, а Энн всегда мила с монахами. Но мне хотелось верить, что монаха они решили накачать осознанно.

Искупались мы отлично. Правда, мой боевой настрой сбивался плещущейся рядом Энн, которая то ли нарочно, то ли случайно, проплывая мимо, нет-нет да и задевала меня своим оголенным телом. Но делу время. А потехе – час. По моей команде мы выбрались из бассейна и направились в номер. Едва успели обсушиться, как в дверь ввалилась парочка наших алкоголиков. Длинный монах висел на плечах у Яна и, тыкая ему пальцем в грудь, вещал:

– Бойся греха! Бойся соблазнов! Они подстерегают нас на каждом шагу! Оступишься – и все, ты в их власти!

– Да-да. – Ян выглядел заметно трезвее своего собутыльника. – Ты крен еще будешь?