– Ну, теперь тебе придется постоять одному, мой друг, – сказал он, обращаясь к ослу, который важно пошевелил ушами. Потом мальчик поднялся на галерею и вошел со мной в комнату, так как я хотел хорошенько расспросить его обо всем.

Но моему будущему слуге не пришлось рассказывать о себе ничего особенного; он был родом из Гвадалахары и в детстве жил в индейском предместье Мексикалсинго, о чем я мог бы тотчас догадаться по его музыкальным способностям, если бы знал Мексику; в настоящее же время Пабло пошел по свету искать счастья. Его капитал заключался в осле, до такой степени податливом, что мальчик звал его Эль-Сабио.

– Он понимает каждое слово, какое ему скажешь, сеньор, – серьезно уверял Пабло, – а когда услышит издали мою музыку, то сразу догадывается, что это играю я, и подает голос. Любит же он меня, сеньор, точно родного брата, и знает, что я его люблю. Это добрый падре подарил его мне. Да благословит его Господь! – Я понял, что последнее набожное желание относилось не к ослу, а к фра-Антонио.

– А чем ты живешь, Пабло?

– Вожу воду от источника «Святых Детей», сеньор. Это в двух лигах отсюда – «Охо-де-лос-Сантос-Ниньос», и мы с Эль-Сабио ездим туда по два раза в день, привозя по четыре кувшина воды, которую потом и продаем в городе, – потому что она очень приятна на вкус – по три тлакоса за кувшин. Видите, я зарабатываю много, сеньор, целых три реала в день! Если б не одна помеха, я скоро мог бы разбогатеть.

Для меня было новостью слышать, что можно быстро разбогатеть от заработка в двадцать семь центов по нашему счету; но я не улыбнулся и серьезно спросил. – А что же мешает тебе разбогатеть?

– Я слишком много ем, сеньор, – с раскаянием отвечал Пабло. – Право, у меня какое-то несытое брюхо: как ни стараюсь есть поменьше, а оно все просит еще да еще, вот деньги и уходят. Мне едва удается накопить медио в целую неделю, потому что и Эль-Сабио тоже хочет есть. А теперь мне очень нужно откладывать деньги, чтобы приобрести себе до наступления дождливого времени года дождевой плащ. Только за хороший надо заплатить семь реалов. Цена немалая.

– А что это за дождевой плащ?

– Сеньор не знает? Странно! Эта такая одежда, сплетенная из пальмовых листьев; в ней хорошо, как под тростниковой крышей – никакой дождь не проймет. Вот я и разговаривал про это со своим Эль-Сабио… – Пабло вдруг прервал свою речь, сконфуженный воспоминанием о том, что он сказал о моей лености.

– Ты говорил, что накопишь денег из своего жалованья на покупку плаща, – поспешил сказать я, чтобы вывести его из замешательства.

Тут мною было назначено ему вознаграждение за труды; кроме того, я объяснил, в чем будет состоять его обязанность слуги, и прибавил, что он должен практически обучать меня своему родному языку. Пабло не приходило даже в голову, чтобы я мог разлучить его с осликом, и таким образом, заключив наши условия, я очутился господином мальчика, играющего на концертино, и необыкновенно умного осла. Оба они должны были сопровождать меня в мою экспедицию в индейские деревни. Пабло тут же получил в задаток семь реалов для немедленной покупки плаща.

Между тем два дня спустя, когда мы отправлялись из Морелии путешествовать по горной местности на запад, я был немало изумлен, заметив, что Пабло не запасся одеждой, которую так желал приобрести; впрочем, дождливое время года было еще далеко и мальчик мог обойтись без плаща. Он не сразу ответил, когда я его спросил об этом, а потом заговорил тоном извинения:

– Простите, сеньор, что я так худо распорядился вашими деньгами, но, право, нельзя было иначе. Тут у нас живет один старик, по имени Хуан, и я видел от него много добра; он часто давал мне разных разностей для моего несытого брюха; а когда я разбил один из своих кувшинов, то старик одолжил мне денег на покупку нового и не хотел брать с меня более того, что стоила посуда. Теперь бедняга заболел ревматизмом, сеньор, и находится в страшной нужде. Им с женой почти нечего есть, а я знаю, какое это мучение. Ну, вот я и… не сердитесь на меня, пожалуйста, сеньор! Теперь мне плащ не нужен, понимаете? Вот я и отдал Хуану свои семь реалов; он возвратит мне их, когда опять будет в силах работать, да если б даже старик и умер, не заплатив мне… Знаете, сеньор, о чем я думал? Дождевые плащи – вовсе не такая нужная вещь; без них вымокнешь, это точно, да ведь скоро и высохнешь. Впрочем, нет, – тут голос Пабло задрожал, как будто от сдерживаемых слез, – мне в самом деле нужна была эта одежда.