Вернемся к свадьбе нынешней…

Вот Мелисенда прошла мимо мужчины своей мечты и снова надела на себя маску необыкновенно счастливой невесты.

Очарованный народ стал напирать на стороживших проход рыцарей; те, несмотря на тяжесть вооружения, не могли устоять; и не могли они применить оружие на пороге храма, тем более, в столь знаменательный момент. Свободное пространство, оставленное для супружеской пары, катастрофически уменьшалось. Счастливые граждане Иерусалима и гости, вот‑вот, помимо своей воли, готовились раздавить обожаемую принцессу и ее жениха. Положение спасли герольды иерусалимского короля и графа Анжуйского: они принялись сыпать в толпу горсти серебряных монет, среди которых попадались и отчеканенные из полновесного золота. И в следующий миг радостные крики «Золото! У меня золото!» расчистили дорогу великолепной паре гораздо скорее, чем это смогли бы сделать лучшие рыцари Востока и Запада.

А далее был пир в королевском дворце. Хотя на нем присутствовали только бароны и рыцари, получившие свои титулы и рыцарские шпоры не сегодня и не вчера, зал был настолько переполнен, что некоторые, среди всеобщего веселья, от недостатка воздуха начали зевать. Заметив досадные движения знатных ладоней к не менее знатным ртам, Балдуин приказал раскрыть все двери дворца. Приятный сквозняк немного взбодрил гостей.

– Молодых положено на свадьбе одаривать, – поднялся с наполненной чашей иерусалимский король. – Мой главный подарок вы получите не сейчас и совсем не в радостный день.

В огромном зале воцарилась полная тишина. Гости понимали, что король не закончил речь. Балдуин на некоторое время затянул паузу, и вот, когда терпение баронов начало сдавать, произнес:

– Объявляю графа Фулька и принцессу Мелисенду моими преемниками на иерусалимском троне.

– Живи сто лет, отец! Пью за твое здоровье! – Граф приник губами к наполненной вином огромной чаше. Фульк долго пил под одобрительные возгласы пирующих, и не прекратил этого занятия до тех пор, пока чаша не повернулась в его руке кверху дном. В таком положении Фульк продолжал держать чашу, чтобы гости убедились, что из нее не выпало и капли, а значит, он добросовестно выпил за здоровье тестя.

Поздравляющие голоса разделились. Анжуйские рыцари принялись кричать здравицы в честь своего графа; поскольку Фульк высадился в Палестине во главе ста рыцарей, то и тосты в его честь были слышны даже за пределами столицы королевства. Иерусалимские бароны, вслед за Фульком, желали Балдуину здравствовать многие лета, не сильно волнуясь о том, что такое пожелание может не понравиться жениху. В конце концов, все утонуло в громком шуме, и гости уже не могли расслышать слова сидящих рядом. Вино текло не только в рот, но и по одежде присутствующих, по столу и под ним.

Герольд узрел, что король желает ответить зятю, и протрубил в рог. Только это и заставило замолчать гостей.

– Мы знаем, граф, что у тебя было много владений на Западе, но все земли ты передал своему сыну Жоффруа. Ты оставил все, чтобы посвятить себя служению Святой земле. У меня, дорогой Фульк, не столь большие владения, чтобы достойно одарить тебя, но скромный лен на первое время я хочу поднести… – продолжил говорить король.

Внезапно Фульк перебил его:

– Отец, позволь мне самому выбрать подарок.

Балдуин не ожидал такой наглости от человека, несколько часов назад ставшего его зятем. Король оказался в некоем тупике, и смог только произнести:

– Что ж… назови его.

– Дамаск!

– Дамаск? – удивился король. – Но он не принадлежит мне.

– Значит, будет принадлежать, – заверил Фульк. – Разве этот город – не главная угроза королевству? Разве ты уже не пытался овладеть им? Теперь, когда из Франции прибыло много славных воинов, когда множество паломников пришли в Иерусалим не только с крестом, но и с мечом – самое время завершить дело с Дамаском.