– Ну же, гнедой, – увещевал Ксенофонт жеребца. – Не хочешь же ты торчать здесь весь день? К твоему сведению, сзади ждут еще и другие.

Разговор обещал быть непростым. И тут неожиданно сбоку подшагнул Геспий.

– Скажи мне, что нужно делать, – обратился он.

Ксенофонт в удивлении поднял брови, но затем кивнул.

– Хорошо, слушай. Какое-то время мы будем спокойно разговаривать, чтобы до него дошло, что опасности ему нет. После плавания он, наверное, чувствует себя неуютно. Лошади не блюют, их просто мутит. И бывает, что они впадают в злость. Давай-ка погладь его по шее, только осторожно: как бы ненароком не укусил. Глаза все еще диковатые.

Ксенофонт смотрел, как молодой бритоголовый афинянин впервые в жизни притрагивается к лошади. Шея у животного подрагивала, как будто по ней ползали мухи, но человеческую руку жеребец не цапнул. Геспий, поглаживая конскую шкуру, издавал восторженные смешки.

– Ух ты, какие у него жилы, – изумленно произнес он.

Ксенофонт улыбнулся:

– Да, хотя его огромное сердце мало-помалу успокаивается. Они отзывчивы на прикосновение. Продолжай его поглаживать. Ну вот, почтенный. Может, пройдемся сейчас по этим хлипким доскам? Тебе, наверное, казалось безумием идти по этим жердочкам, которые к тому же трясутся и подпрыгивают. Я тебя понимаю. Ну что, пошли?

Ксенофонт снова повернулся, и конь послушно пошел за ним вниз, как будто и не выказывал до этого страха. На пристани он немного поводил его туда-сюда. Все это время рядом неотлучно шел Геспий, ласково похлопывая или просто держа руку на могучем конском плече. Под его прикосновением с кожи стекали крупные капли пота, но животное на глазах становилось все спокойней, покорно опуская голову.

– У тебя с ними получается, – сказал Геспию Ксенофонт.

Тот посмотрел удивленным, абсолютно беззащитным взглядом.

– Спасибо, – сказал он, отводя глаза. – Мне б еще уметь на них ездить. Всегда хотел научиться.

Матрос, что боролся с лошадью, раздраженно махнул им вслед рукой и пошел вверх по сходням за другой.

На другой стороне пристани показались те два начальника, подсвеженные и явно навеселе, готовые снова командовать. К себе они подозвали Ксенофонта и Геспия, которые стояли все еще возле коня.

– Это ты, что ли, знаешь, как обихаживать лошадей? – спросил тот из них, что постарше.

Ксенофонт кивнул. Неизвестно, какая пометка стояла против его имени, но он знал, как лошадей побаиваются те, кто не привычен к ним с детства.

– Я. Мой отец их разводил.

– Это славно. Пара людей, знающих в чем-то толк, здесь в цене. До Сард отсюда четыре, а то и пять дневных переходов под жарой. За присмотр за лошадьми можете рассчитывать на прибавку в кормежке и прочее. В Сардах есть своя конница. Там кони хорошие, не то что эти старые клячи.

Ксенофонт заметил, как Геспий прикрывает коню ухо, словно защищая его от этих нелестных слов – движение настолько курьезное, что вызвало у Ксенофонта улыбку. Сократ сулил ему новые впечатления. Что ж. Старик, вслух заявлявший о своем неведении, оказывался даже мудрее, чем казался.

Ветер под знойным солнцем не стихал, хотя Кир едва его чувствовал, гарцуя на холеном жеребце по краю равнины, тянущейся к дальним синеватым горам. С восходом солнца он наблюдал за воинским обучением, а рядом с ним ехал неразлучный Парвиз. Он всегда держался подле господина. Человек, по случайности первым подавший царевичу воды, стал ему личным слугой и возвысился так, что сам едва тому верил. Киру же, в свою очередь, нравились в Парвизе живой нрав и снисходительное презрение к трудностям. «На все стены можно взобраться», – говаривал он (надо же, какой дерзкий девиз для охранника мелкой крепостицы).