Сгребаю Веру в охапку и перетягиваю к себе на колени, предварительно отодвинув кресло подальше. Она устраивается бочком, и мы целуемся, будто умалишённые.

Хотя почему «будто»? Именно так себя и чувствую. Не думал, что в двадцать семь крышу сорвёт от какой-то девчонки. Вчерашняя школьница, считай, но во многом повзрослее моих ровесниц. И помудрее.

– Лёш… Лёш, – шепчет предупредительно.

А я уже выцеловываю дорожку влажных следов на её шее, пока ладони сжимают грудь. Очень сложно с ней сдержаться. Хочется схватить и подмять под себя. И сделать то, чего требует тело.

Вера каждый раз, как мы заходим дальше, сжимается, но не останавливает. Так странно иногда смотрит на меня, будто хочет тайну рассказать. Но я и сам всё понимаю. То, что опыт у неё нулевой. И от мысли, что буду первым, у меня ещё больше сносит крышу.

А я обязательно им буду. И что-то подсказывает мне, что ждать осталось недолго.

Мне хочется, чтобы она запомнила свой первый раз, как нечто прекрасное. Даже не понимаю, откуда во мне эта идея. Романтические прогулки под луной и устланное лепестками роз ложе, как в той пошлой песне, – это точно не ко мне. Но для Веры я бы, наверное, что-то подобное организовал. Хотя с другой стороны, надо ли ей самой это?

Терзаю её губы, мягко покусываю и глубоко целую, ладони живут своей жизнью уже под одеждой. Вера дёргается и дрожит, потому что страстно хочет того же, что и я. Только боится.

– Всё-всё, малыш. Успокаиваемся.

Убираю руки из опасной зоны.

– Да я спокойна, – отвечает нервным голоском, опровергающим её же слова.

– А это я себя уговариваю.

Вера вздыхает и прижимается к моей груди, укладывает щёку на плечо. Глажу её по волосам, чувствуя необычайный комфорт нашей тишины.

Страсть остывает, но эмоции, которыми мы обменялись, они будто заряжают живительной энергией. Эти дни я был опустошён, а сейчас этот маленький энерджайзер снова вдохнул в меня силы.

И желание жить.

И делать что-то…

– Лёш, что случилось? – спрашивает, и её выдох достигает моей шеи, приятно щекоча кожу.

– С родными проблемы.

Отстраняюсь и смотрю, как Вера покусывает губу в нерешительности.

– Могу я чем-то помочь?

«Чем, малыш, ты можешь тут помочь?» Мне даже смешно.

– Думаю, что ничем. К сожалению.

Снова терзает губу, но кивает.

– Больше не пропадай, пожалуйста.

В этой короткой фразе скрыто многое. И то, что она не решается мне высказать, хотя, наверное, очень хочет. Я не обещаю ничего, лишь коротко отвечаю, что постараюсь.

***

Когда звонит адвокат, я ничего хорошего не жду. И в целом правильно делаю. Долго и муторно выслушиваю подробности, что исход судебного дела, скорее всего, сложится не в мою пользу.

Корпус телефона трещит, когда сильнее сжимаю его в руке.

– Мы можем как-то повлиять на судью?

– Боюсь, там уже всё схвачено. И не нами.

– Перекупить?

– Сомнительно.

– Понятно. А какие варианты у нас есть?

– Подать апелляцию после.

– А более быстрые?

– Эм… поджечь здание суда?

Усмехаюсь на тёмный юмор. Если бы это решило все проблемы, можно было бы и организовать.

– Не такие радикальные.

– Их нет. Если мы хотим остаться в рамках закона, остаётся привычная схема.

Мне совсем не нравится, что родительская квартира в центре Москвы уплывает из рук. Тихий двор, маленькая узкая улочка, пятый этаж старого дома, всего три комнаты, но огромные, под сто пятьдесят метров. Лакомый кусочек для мошенников.

– А они оставались в рамках закона, когда подсовывали матери договор по цене ниже рыночной?

– Судья утверждает, что всё легитимно.

– А мать утверждает, что ничего не подписывала.

– Однако на бумагах её подпись.

Не поспоришь. Потом она может утверждать, что угодно, но ведь под градусом в неадеквате могла чиркнуть своё согласие на чём угодно. Даже на пустом листе бумаги.