– Томас, – спрашивает она, – что это за цирк?

Он пожимает плечами:

– Я сам только сейчас приехал, миссис Эпштейн. Насколько я успел разобраться, вот эти люди говорят, что ваша внучка – Иисус или кто-то вроде того, а вон тот парень говорит, что ваша внучка не Иисус и что Иисуса вообще не существует.

– Нельзя ли убрать их всех с газона Мэрайи?

– Я и сам собирался, – отвечает полицейский. – Но их можно отодвинуть только до дороги. Там они вправе находиться, потому что это общественное место.

Милли изучает собравшихся.

– Можно нам поговорить с Верой? – кричит один из репортеров. – Приведите ее сюда!

– Да! – подхватывает кто-то.

– И мать тоже!

Голоса пугающе нарастают, но Милли остается только слушать. Наконец она скрещивает руки на груди и отвечает толпе:

– Во-первых, это частная собственность, причем не ваша. Во-вторых, вы говорите о ребенке. Неужели вы действительно готовы принять слова семилетней девочки всерьез?

Из первых рядов раздаются громкие отчетливые хлопки в ладоши.

– Поздравляю, мэм, – тянет Иэн Флетчер. – Единственное разумное высказывание в этом вихре сумасшествия.

Он подходит ближе, и Милли видит, что это действительно известный телеведущий. В жизни он так же красив, как на экране, и голос его так же ласкает слух. Тем не менее Милли понимает: назвав его привлекательным, она совершила чудовищную ошибку. Она швырнула в толпу крупицу скепсиса, чтобы отвлечь зевак от своей внучки. А Флетчер сеет вокруг себя сомнение, чтобы люди ели у него из рук.

– Уезжайте, пожалуйста, – цедит она. – Девочка, которая здесь живет, не представляет для вас никакого интереса.

Иэн Флетчер ослепительно улыбается:

– Это факт? Значит, вы не верите собственной внучке? Ребенок, который говорит, что беседует с Богом, – это просто ребенок, который говорит, что беседует с Богом? Вы, как я понимаю, со мной согласны? Никаких чудес, никакого колокольного звона. Перед нами всего лишь горстка членов какой-то сомнительной секты. И совершенно незачем сходить с ума вместе с ними, верно? – Слова Флетчера обволакивают Милли, как мед, и приклеивают к крыльцу. – Мэм, я вами восхищаюсь!

Милли прищуривается и открывает рот, но вдруг, схватившись за сердце, падает на землю у ног Иэна.

Мэрайя распахивает дверь и, выбежав, склоняется над матерью.

– Ма! – кричит она, тряся безвольные плечи Милли. – Вызовите «скорую»!

Щелкают вспышки нескольких фотоаппаратов. Мэрайя, стоя на коленях, нагибается совсем низко, но не слышит дыхания, и волосы у нее не колышутся. Она сжимает материнскую руку, уверенная в том, что стоит немного ослабить хватку – и все потеряно.

Через несколько минут машина «скорой помощи», разбрасывая гравий, с воем проносится по подъездной дорожке и останавливается настолько близко к дому, насколько позволяют микроавтобусы и «Виннебаго». Парамедики взбегают на крыльцо. Один осторожно отстраняет Мэрайю, другой начинает делать массаж сердца.

– О Боже! – шепчет Мэрайя. – О Боже! О мой Боже!

О хранительница! Хранительница! О моя хранительница! Услышав слова матери, Вера высовывает голову из убежища, где пряталась, после того как выскользнула из дому. Ей вдруг становится ясно, что они обе обращаются к одному и тому же адресату.

Иэн наблюдает за тем, как Мэрайя Уайт, плача, просит, чтобы ей разрешили сесть в машину «скорой помощи» вместе с девочкой. Вмешивается шеф полиции: обещает привезти Веру в больницу, как только прибудет подкрепление и все непрошеные гости уберутся. «Скорая» с воем отъезжает. Иэн, держа руки в карманах, смотрит ей вслед.

– Отличная работа! – говорит кто-то.

Вздрогнув от неожиданности, Иэн оборачивается и видит своего исполнительного продюсера, который протягивает ему автомобильные ключи.