Как машины, ученые больше не вникали в суть. Они жонглировали формулами, не зная, что они означают, подменив слово «эфир» другим словом – «континуум», как будто речь шла о давно решенном вопросе. Но в действительности машины ничего не решали. Их задача всегда состояла только в том, чтобы следовать заранее заданным предписаниям, даже если предписания эти вели к сбою системы. Из миллиардов людей, когда-либо изучавших и применявших науку, всего несколько тысяч умов были по-настоящему причастны к созданию тех теорий, которыми располагало человечество. И большая часть этих умов, вероятно, присутствовала сейчас здесь, в Зале Дверей. Возможно, это было вовсе не помещение даже, не архитектурное сооружение, где собирались ученые различных эпох, а некое ментальное ядро эволюционирующего коллективного сознания.
Джеймс Максвелл, словно подтверждая мысли Евгения, заметил, что никакой «миниатюрный демон» не заменит «живой ум человека» и сослался на слова Джона Мильтона о том, что «убить книгу – почти то же самое, что убить человека», так что всех присутствующих на этом собрании он делит на «умерших коллег, чьи книги пока читают», и «дваждыумерших, чьи книги забыты, навсегда утеряны либо их совсем перестали читать», относя себя ко второй категории, поскольку его крайне удручал факт незавершенности его теории.
– К сожалению, коллега, наука не занимается истиной, наука занимается наукой, – поддержал его неудовольствие Дмитрий Иванович. – Всякий живой ум, коему посчастливилось испытать озарение, усваивает сие различие между логикой истины и логикой науки. Первая ступает быстро и верно даже с завязанными глазами. Вторая требует множества доказательств, вымеряя каждый шаг с помощью своих инструментов, но завсегда ступает опрометчиво, не поспевая за первой.
Их можно было слушать и слушать! Очень лаконичный и быстрый слог Джеймса Максвелла и тяжеловесный голос Менделеева, который выглядел гораздо старше Максвелла, хотя, на самом деле, все обстояло как раз наоборот. Но приватный разговор двух ученых, невольным свидетелем которого стал Евгений, терялся в потоке других обсуждений, звучавших под немеркнущим сводом. В этой атмосфере сверкающих звезд хотелось услыхать все голоса сразу – сколько всего тогда можно было бы узнать!
И все же Евгений не собирался ходить по залу, чтобы подслушивать участников собрания, не имел такой привычки. Он сосредоточил свое внимание на большой таблице алхимических элементов, покрывавшей таинственными рисунками стену. Некоторые изображения оживали, перемещаясь в промежутках между дверями – другие почему-то оставались едва заметными и неподвижными.
В самом верху алхимической таблицы под старым деревом дремал Первочеловек. Время от времени он как бы раздваивался на Адама и Еву, скрывавших лица под масками Солнца и Луны. Рядом были изображены песочные часы, на которых сидела странная птица с лицом бородатого человека и в золотой короне на голове. Под песочными часами лежал череп, проросший колосьями пшеницы. В стволе дерева имелась дверца, которую охраняла химера с женственным торсом, обвивавшая толстые ветви своим чешуйчатым хвостом. Вот по небу проплыл волшебный корабль. Он сбросил якорь сквозь облака, зацепившись за магическую скалу. Из недр этой скалы поднялся Вулкан – красный гигант с копной волос, дымившихся от пламени. На другой стороне в колеснице, запряженной двумя сфинксами, промчался бог Кронос, безумно вращающий орбитами глаз. Он удерживал в руке кровавый серп, которым оскопил своего отца Урана, чтобы из морских волн на уровень ниже вышла прекрасная Афродита.