Она просто шла по коридору истфака, как ходят все женщины, и только Евгений знал, что она не переставала оставаться тем же неземным созданием, лишь слегка изменившим свой облик. Как долго он ждал этой встречи, перебрав в голове сотни всевозможных вариантов и ситуаций, лишь бы переброситься с ней парой слов. И вот она шла ему навстречу, ее свободный сарафан струился так легко, а он по-прежнему не мог произнести ни слова. Он не имел на это права, ведь она приближалась к нему не одна. Под трепетным сарафаном с завышенной талией она носила ребенка, как спокойна она была, как неотразима, как сосредоточена на своем материнском счастье!

Все остальное в этом мире не имело для нее значения, было просто бессмысленным. Никто не имел права омрачать ее мысли какими-то словами. Никто, тем более, он. Он улыбнулся, как может улыбнуться лишь человек, осознавший мнимость собственного существования, несуществующей улыбкой i-того числа, над которым была поставлена последняя точка. Его глаза были несказанно рады увидеть ее снова, хотя в них, должно быть, стояли слезы. Она задержала на нем взгляд и вспомнила его – она все-таки его узнала, и это было самое важное, что она могла ему сказать без слов, что могла оставить как утешение, которое нисколько не утешало. Они смотрели друг на друга из двух бесконечно удаленных туманностей, и эти туманности неумолимо разлетались в разные стороны. Разлетались навсегда, разлетались со скоростью света, и целой жизни не хватило бы для того, чтобы преодолеть это расстояние, разделявшее их теперь.

Она проходила совсем рядом… совсем рядом! Это мгновение повторялось и повторялось у него в голове. Он не мог оглянуться, не мог вернуться к ней в ту реальность, которая с каждым новым мгновением удалялась от него все дальше, превращаясь в мираж.

Он сам давно превратился в мираж – в мнимую единицу, не то куда-то шедшую, не то стоявшую всю жизнь на одном и том же месте. Он окончательно запутался, потерялся в этих потоках людей, в этих переходах, лестницах, в этих лицах, деревьях, дорожных знаках. Ему приходилось заново учиться соображать, заново учиться ходить, потому что его прежняя личность не могла больше быть прежней. В его нервной системе выгорел последний предохранитель, позволявший работать всем этим рассудочным микросхемам, аккуратно прошитым в его сознании общественной системой. Он пришел в себя где-то посреди дороги – до него донесся звук оглушительно сигналившей машины, грязный бампер которой упирался ему прямо в голень.

До него дошло, что он стоит на проезжей части дороги, после чего кое-как добрел до тротуара и зашел в первый попавшийся бар. Впервые в жизни ему захотелось зайти в какой-нибудь бар, чтобы там до беспамятства напиться. Выложив на барную стойку бумажник с получкой, он стал ожидать, когда к нему подойдет официант.

– Что будем заказывать? – спросил бармен, протирая салфеткой бокал.

Евгений не видел лица бармена, так что ему показалось, что с ним говорит черная жилетка и черная бабочка на ослепительно белом воротнике рубашки.

– Не знаю, – пожал Евгений плечами.

– Водка? Коньяк со льдом? – предложил бармен, обращаясь к нему. – Эй, да мы же знакомы! Ну, точно! Женич? Мы же в универе на одном потоке учились!

Подняв голову, Евгений узнал в бармене Андрея, знакомого парня-гитариста, игравшего когда-то в студенческой фольк-группе.

– Вот это совпадение, – попытался улыбнуться Евгений.

– Слушай, сюда обычно приходят, преследуя две цели. Либо для того, чтобы нажраться, либо чтобы закадрить девушку. Если бы я тебя не знал, то решил бы, что ты хочешь нажраться. М-да, приятель, выглядишь ты хреново!