Но больше всего его поразила боковая сторона киоска с иностранной периодикой. Здесь средь груды эротических журналов ровным строем шагали американские, британские, германские, польские и другие издания, с обложек которых на читателя бросались тираны с советской символикой, медведи, окровавленные маньяки и матрешки, покрытые татуировками воры, безобразно измазанные гримом клоуны, которых объединяло только одно – все они изображали либо Россию в целом, либо президента России, либо содержали заголовки со словами «Putin’s», «Russia», «Aggression».

Ничего нового в этом, конечно же, не было. Интернет вовсю пестрел подзаголовками типа «Радио Свобода: идеология Путина – сгусток ненависти», «Европа: ненависть к России растет», «Generation «П»: как в России выросло поколение Путина», а иногда, совсем уж откровенно «Детей учат резать русню», «Главный враг США – русский человек». Непонятным было другое: если Россия в самом деле была такой тоталитарной и агрессивной страной, как об этом пищали в западных медиа, то почему же тогда все это крикливое безобразие вот так свободно выставлялось напоказ? Где был предел терпимости, до какой степени омерзения можно было еще унижать и оскорблять русский народ? Когда же наступит и наступит ли вообще хоть какая-то расплата за эту клевету?

Всем статьям, всем глянцевым журналам и газетам предначертано превратиться однажды в желтую труху, в кучки дряхлого мусора, подобно тем вырезкам, что висели у него на стене в коморке. Но они навсегда сохранят постыдные воспоминания об этих судорожных конвульсиях чего-то как будто навсегда сгинувшего и малозначительного, которые и вспоминать потом будет неудобно, от которых потом будут отмахиваться, как отмахиваются от подленьких грешков молодости, вычеркнутых из официальной биографии, содержащих в себе, тем не менее, нечто весьма существенное, как те неприличные садомазохистские мечты, что красноречиво изобличают душу доведенного до отчаяния невротика. Так ничего и не купив в киоске, он пересек дорогу, пока на светофоре мигал зеленый, и свернул к прямоугольным цветочным клумбам, благоухающим в прогретом воздухе лета, к которому уже добавлялись ароматы сентября.

Главный проспект встречал его дружескими объятиями. Евгений смотрел на эти бордюры, на стриженые лужайки и кустарники в парках совсем не так, как обычные горожане. За пару месяцев скитальческой жизни у него с ними возник своеобразный симбиоз. Его внимание привлекали не открывающиеся на террасах кафе, не рекламные афиши кинотеатров, не щуплые девушки с татуировками, проколотыми губами, бровями и носами, а вещи, на которые едва ли было принято обращать внимание.

Он видел, как толкутся голуби, отгоняя от сытных мест конкурентов-воробьев, как на крышах домов крохотные фигурки монтажников занимаются установкой вентиляционного оборудования. Его глаза непроизвольно пробегали по неровностям асфальта в поиске мелких предметов – брелоков, бумажников, кредитных карт и флэшек, которые тоннами валялись на улицах мегаполисов.

– Женич! – крикнул кто-то с трамвайной остановки.

Евгений обернулся и увидал, что через дорогу к нему перебегает человек, которого за потоком автомобилей было трудно разглядеть.

– Господи! Витяй, ты, что ли? – радостно махнул ему Женич. – Вот так встреча! Ты как здесь оказался?

– Вообще-то, я к тебе ехал! Ты же в личку мне письмо отправил, что вроде работу нашел. Вот я и решил узнать, где тебя теперь носит.

– Давно не виделись! – сказал Женька, крепко сжимая руку Витяя. – А эти чертовы социальные сети – какой от них толк? Фуфло какое-то, а не общение!