В пятницу, 25 октября, я был на смотринах в Гнадентале, у Вюргов. Фройляйн Отилия мне очень понравилась, и я получил её согласие. Не хватало согласия её отца, который жил отдельно от семьи в Николаевке. 28-го я был у старого Вюрга. Он мне категорически отказал без указания каких-либо причин. Досадно! Отилия мне очень понравилась. Но какого чёрта? Мир ещё не вымер, есть и другие женщины.

Но теперь я был раздосадован. Я достаточно долго слушал других людей, их ложь и болтовню. Меня не сломают никакие заклинания, наложенные на меня. 31 октября я пошёл в Каролинку. И хотя я ещё ничего не предпринял, моя семья начала подозревать, куда направлены мои планы. Я решил, что этого достаточно, и сказал дяде Адольфу: “А теперь пойдём”. Он не спросил куда, и, не смотря на то, что было уже 10 часов вечера, пошёл со мной к Риске, к той, которую я всегда хотел видеть, которая выиграла моё сердце несколько лет назад.

Они готовились ко сну. Адольф рассказал историю, которую уже не раз слышали, и после того, как я переговорил с Марийхен, всё было в полном порядке. Мы знали друг друга с юных лет, она была на 2 года младше. Она пришла в школу, когда я учился в третьем классе. Она была девочкой, к которой все остальные дети старались прижаться из-за её поразительной, как будто фарфоровой, красоты.

Когда 8 июня 1908 г. я неожиданно оказался бок о бок с ней на конфирмации, я был потрясён и парализован её красотой. Она обладала ослепительной внешностью, первый раз в моей жизни так сильно привлекавшей меня. Но в то же время вызывала во мне совершенно иное – таинственное, неловкое чувство антипатии. Мне было 17, ей 15, дороги судьбы могли нас свести уже тогда. Но только через 3 года, когда Густав Витцке напомнил мне о ней, я стал о ней думать без антипатии, как о девушке, как о возможной невесте.

Незабываемое впечатление Марийхен произвела на меня, когда они с Адольфом Древс связали меня на 20-й день рожденья, и мы потом отмечали этот день вместе. Я несколько раз предпринимал попытки побыть вместе, посидеть рядом, остаться с ней наедине. И, тем не менее, тогда я ещё недостаточно созрел: решение лежало передо мной, а я отказывался идти её любви навстречу. Может быть, поэтому она и приняла моё нынешнее предложение, что это было давно принятое ею решение.

Родители тоже не ставили никаких условий. О закуске на помолвку позаботились, оставалось достать спиртное. Дело было сделано. Я послал за отцом, и вскоре он тоже был там. Сияя, мы отправились к Цехам, чтобы немного отдохнуть. В 9 утра я снова был у них, а уже в 12 отправился с моим будущим шурином в Геймталь по поводу разрешения на обручение.

Прибыли, и я пошёл в канцелярию пастора, однако она была закрыта. Я обошёл дом вокруг. Пастор работал в саду. Я поздоровался с ним, и рассказал о своём деле следующими словами: “Я пришёл по поводу обручения, господин пастор!” Он ответил: “Хорошо! Обойди вокруг”. Когда я вошёл в кабинет, он уже доставал книги из шкафа. Я положил перед ним документы, и он выписал разрешение. Это произошло 01.11.1913. Он пожелал мне хорошей жены, и мы распрощались.

3 ноября, к большому удивлению колонистов моей общины, я совершил первое своё оглашение о помолвке. Радостно настроенный, после обеда я отправился к невесте, чтобы рассказать ей обо всём, что было связано с нашей помолвкой. Дорога проходила через Будище, поэтому я решил зайти к тёте Эмилии Ау и поделиться своей радостью. Но здесь уже обо всём знали. С большой тревогой тётя Эмилия рассказала мне о грязных сплетнях, появившихся в связи с моей помолвкой. А именно о том, что в Домбровке у меня три женщины. Я не хотел эти сплетни воспринимать всерьёз, но тётя не согласилась, и порекомендовала мне поговорить с невестой до того, как эти слухи дойдут до семьи Риске.