– Проходите, – наконец, произнес он, словно был здесь хозяином.

Послушались.

Он сел за стол, но нас за него не пригласил. Матери тоже в комнате не было, и она почему – то к нам не спешила… Попробовал небрежно приготовленное. Не церемонясь и культурствуя, чавкая и откусывая большие куски… Мне почему – то было противно смотреть на то, как он ест, на него было противно смотреть… Отвела глаза.

– Воды принеси, – сказал небрежно, кивнув в мою сторону.

На негнущихся ногах, поспешила на кухню, схватила со стола кувшин с кипяченой водой и кинулась обратно. Поставила на стол. Смотрю перед собой, не дыша.

– Ты что, совсем? – спрашивает грубо, – стакан где? Как мне пить? Неумеха… Вся в свою мать… Эта тоже как не умела готовить, так и не научилась, небрежно отшвыривает на тарелку откусанный пирожок, который он успел уже попробовать.

Я дергаюсь, как от удара. За мной вообще была эта дурацкая привычка – грубые, обидные слова или сильные шок и удивление всегда вызывали у моего тела вот такую непроизвольную реакцию, что жутко забавляло моих обидчиков, всегда знавших, когда их слова «достигали цели»… И сильно бесило Айзу, которая тут же спешила мне на помощь, а потом тет – а – тет недовольно отчитывала, что мне нужно учиться быть сильнее и уметь отражать удар…

Этот раз не стал исключением.

– Тебе чего здесь надо? – огрызнулась она сквозь зубы, – зачем пожаловал? Тебя здесь никто не ждал.

Он посмотрел на нее внимательно. Долго смотрел. Не рассматривал. Именно в лицо вглядывался. В глаза. А потом так же резко, как делал все до этого, с царапающим нервы скрипом по полу отодвинул стул и встал, на ходу выхватывая со стола зубочистку.

Я как сейчас помню это его гадкое «циканье» в попытке убрать застрявшую еду между зубов, скривленный в подобие усмешки рот и шевелящуюся, как тараканий ус, деревянную палочку между тонких губ. Не церемонясь и не стесняясь, он подошел к нам, стоящим почти вплотную прижавшись к стене, и произнес фразу, которая запомнилась мне на всю жизнь.. Наверное, потому, что тогда я впервые в жизни услышала слово, которое никогда не знала… Шлюха…

Он сказал нам всего одну фразу, которую я буду помнить всю жизнь – «Узнаю, что шлюхами стали – поубиваю»… Вот и весь завет отца, его наставление дочерям… Оценка всего пройденного на тот момент пути и напутствие на будущее… Воспитание. Сказал и ушел.

Глаза матери в тот вечер опять были пустыми и заплаканными. Больше своего отца ни я, ни Айза никогда не видели.

Я помню, что плакала в тот вечер. Сильно, задыхаясь. От обиды, от несправедливости… Было ощущение, что нас просто выпачкали в чем – то гадком, непотребном… Это его «шлюха» продолжало звенеть у меня в ушах, словно отпечатываясь на сознании клеймом… Айза меня утешала, как всегда, храбрилась, хотя было видно, что и ее вся эта ситуация выбила их колеи. Усмехалась и говорила, что подслушала, как он говорил с матерью – оказывается, приехал к ней только, чтобы стрельнуть денег на какую – то свою аферу. Заодно, видимо, решил и дочек воспитать уму – разуму…

– Да чем с таким отцом, лучше вообще без него! Зачем он нам нужен, Белка, – говорила она, вытирая мои слезы и сдерживая изо всех сил свои, – зачем нам вообще кто – то? Мы есть друг у друга…

Да, есть… Были… У меня была моя Айза… А потом ее не стало…

Я закрываю глаза – и картинка у меня перед глазами. Подробности, которые, возможно, так отчетливо выбились у меня в памяти, чтобы я тогда не сошла с ума… Словно отвлекали от сути происходившего… Нам по пятнадцать. Десятый класс. Конец учебного года. На улице уже буйно играет на деревьях зелень, подпевая шепотом веселому весеннему ветру. Помню, как треснувшими волдырями пузырилась побелка известкой на стенах нашего дома, помню, как трещало электричество, бегущее по черным венам – проводам над дорогой, помню, как кричал удод, и мне, как обычно, в этом его крике отчетливо слышалось пророчество – приговор – «худо – тут, худо – тут». Помню, как спустя всего несколько часов после того, как я подняла шум, что Айза пропала, к нам в двери громко постучалась Вера Павловна… Этот ее стук, тревожный, отчаянный, горевестный, до сих пор у меня в ушах.