Главным уроком краткого экскурса в историю науки о морали в ее отношениях с церебральными процессами Ширманн считает доказательство того, что природный феномен мозга, который так или иначе сопрягается с областью морального, представляет собой набор связанных с ним меняющихся научных идей. В этом смысле идея мозга проделала длинный путь трансформации – от ассоциированной характеристики морали до ее овеществленной причины. Следовательно, данная идея и связь ее с моралью не могут считаться научной константой, а это значит, что современные интерпретации морального нейронаукой в той же мере обусловлены местом и временем своего продуцирования, как и гипотезы столетней давности. Самым весомым аргументом против церебрального детерминизма применительно к сфере морального Ширманн считает ее социокультурную вариативность – на фоне единообразной для всех культур и сообществ анатомии и физиологии мозга.

Маурицио Мелони (Школа социологии и социальной политики Ноттингемского университета, Великобритания) помещает тему «мораль и мозг» в более широкий теоретический контекст, рассматривая церебральный детерминизм в качестве варианта «морализации биологии» − тенденции, которая характерна как для естественных, так и для социальных наук наших дней [Melony, 2013]. В своем очерке влиятельных теорий в русле эволюционной биологии последнего десятилетия британский социолог выявляет их «внутреннюю амбивалентность», состоящую в уязвимости эпистемологической базы на фоне мощного эвристического потенциала.

Наряду с социально-философским обоснованием и медико-биологическими практиками нейроисследований морали биология морали представлена такими концептуальными подходами, как психологический нативизм [Haidt, 2007; Haidt, Joseph, 2004] и приматология [De Waal, 1996; Primates and philosophers, 2006], замечает Мелони. Их общим методологическим принципом он считает гипотезу «двустороннего обмена» между природным (включая материальный субстрат человеческого мозга) и моральным (оценки, суждения, действия, имеющие нравственно-этическое содержание). Своей популярностью данная гипотеза обязана мультидисциплинарным исследованиям просоциальных форм поведения (кооперация, эмпатия, взаимопомощь, альтруизм, филантропия, солидарность), которые в XXI столетии приобретают новую тональность в связи с радикальным переосмыслением представлений о мире природного как антипода и антитезы социокультурных измерений реальности. Сегодня естествоиспытатели, психологи и социальные аналитики все чаще обращаются к «светлой стороне биологии», декларируя совершенно новые принципы осмысления природного и его отношений с моральным: приоритетным становится «благостный» взгляд на природу и отказ от толкования ее как арены борьбы, себялюбия и агрессии − в пользу концепций врожденной социальности и моральности, присущих эволюционирующей человеческой натуре [Haidt, 2007].

Вместе с тем было бы неверно расценивать нынешний ультрасоциальный тренд «наук о жизни» (к которым принадлежит и биология) как окончательный разрыв с догматами социобиологии 1970-х годов, подчеркивает Мелони. Скорее следует говорить о постоянном расширении концептуального диапазона биологического знания, что позволяет включить в сферу его компетенции явления морального порядка. Социобиология с ее принципами индивидуализма и эгоизма как единственными биологически достоверными основаниями человеческого поведения и попытками объяснить феномен альтруизма, минуя его моральный аспект, стала отправным пунктом современных моделей кооперации, солидарности и взаимопомощи в рамках биологии морали и нейроисследований. Интеллектуальным фундаментом нового толкования отношений природного и морального явились «технические инновации» в области эволюционной теории, реализованные в ряде эмпирических мультидисциплинарных исследований (в том числе – математические модели кооперативного поведения и использование теории игр для реконструкции моральных действий). В итоге кооперация получила статус третьего фундаментального принципа эволюции наряду с мутацией и естественным отбором [Axelrod, 1984]. Другой предпосылкой новой парадигмы стало возвращение в эволюционную теорию идеи группового отбора, от которой отказались исследователи в конце 1960‐х годов и которая сегодня приобрела новое звучание в качестве атрибута культурных контекстов. Групповой отбор, непрямая (опосредованная) взаимность и взаимность сетевая, вкупе с ключевыми социобиологическими принципами родственного отбора и прямой реципрокности, составляют сегодня пять базовых эволюционных механизмов социальной кооперации [Nowak, 2006]. Эмпирический анализ ее уровней обнаружил гораздо более насыщенную палитру оттенков альтруизма, чем предполагалось ранее, что также послужило толчком к отказу от прежней идеи наследственной (генной) обусловленности моральных актов [Fehr, Fischbacher, 2003]. Наконец, свою лепту в расширение диапазона природного в его отношениях с моральным внесли исследования медицинского характера, выявившие позитивное воздействие благотворительности и филантропии на ментальное здоровье их субъектов [Lozada, D’Adamo, Fuentes, 2011].