В-восьмых, тот исторический факт, что в авиасообщении, туризме, компьютерах, Интернете и науке, в том числе социологии, наиболее широко используемым средством коммуникации стал естественный язык, английский, а не искусственный, специально изобретенный (скажем, эсперанто), – это не катастрофа, а великая возможность. Особенно это касается социологов из ограниченных языковых ареалов (вроде моего), которые ныне имеют в своем распоряжении большую часть универсального социологического наследия (через переводы на английский) и обретают зримость и возможность внести свою лепту в универсальный фонд (через публикации на английском).

В-девятых, ошибочно думать, что экзистенциальная ситуация исследователя дает эпистемологические преимущества. Выявление механизмов и закономерностей несправедливостей и неравенств вовсе не было исключительным достижением неудачников или инсайдеров. Многие примеры указывают как раз на противоположное. Прочная легитимность в науке может быть обеспечена единственно качеством результатов, но никак не социальным статусом ученого.

В-десятых, ценностные суждения и идеологическая предвзятость в социологии неизбежны и даже допустимы на эвристической стадии отбора проблемы или темы исследования, но не должны присутствовать в конечных результатах и их обосновании. И кроме того, все ценности, как советовал Гуннар Мюрдаль32, должны быть открыто предъявлены для обсуждения. Это я и пытался сказать в своих десяти тезисах.

После многих лет, проведенных мной в сфере профессиональной и международной социологии, у меня сложилось явственное чувство, что будущему социологии в сегодняшнем мире угрожает серьезная опасность. Ее судьба сегодня менее ясна, а наши ряды более разрозненны, чем когда-либо раньше. Попытаюсь облечь свои внутренние ощущения и интуиции в рациональную форму. «Нуждаемся ли мы на самом деле в защите социологии? От кого? И почему именно сейчас?» Я часто задаю себе эти вопросы как в отношении России, моей родной страны, так и в отношении остального мира. Я терпеть не могу пессимистической тональности, но приходится прибегать к ней. Сегодня, на мой взгляд, существуют как критические внешние риски для социологии, так и угрозы, идущие изнутри нашей профессиональной группы.

Внешние опасности сводятся к одной основной угрозе. Говоря начистоту, в сегодняшнем мире социология быстро теряет свое влияние и авторитет. Ни властные структуры (прежде всего, государство), ни бизнес, ни население не проявляют особого интереса к тому, что можно назвать «рациональным диагнозом» клинического состояния социального. Вместо этого правят бал различные иррациональные силы. Почти повсюду преобладают старые и новоизобретенные формы религии, социальная мифология, идеология и массовая ослепленность. Эти силы без труда отодвинули в сторону рациональность, даже в социальных науках. В таких условиях сфера рационалистической и научной социологии значительно сужается. А ведь свет разума – это единственное основание, на котором держатся сила и жизнеспособность социологии. Мы, социологи, призваны давать обществам диагноз их состояния. Между тем кажется все более очевидным, что «клиенты», или «пациенты», т.е. наши общества, выбирают отказ от диагноза и госпитализации. Наши общества чувствуют себя довольно комфортно без социологического диагноза, невзирая на то, что состояние «пациента» во многих случаях явно критическое. Иными словами, внешняя опасность для социологии проистекает из отказа общества от рационально и научно обоснованного анализа текущей ситуации. Это и впрямь тот случай, когда «пациент отказался от госпитализации».