Наконец, еще одно важное различие. Одно дело – бесконечные «срезы» и «коллективные фотографии», называемые у нас опросами общественного мнения. И совсем другое – каждодневная, длительная и упорная работа социолога с лидерами и активистами любого социального движения, прежде всего – с целью понять их, вникнуть в строй их мыслей, а затем помочь им грамотно выразить свои требования, овладеть навыками общественной жизни, стать публичными фигурами, научиться просчитывать возможности и ресурсы – свои и противостоящих сил. В конечном счете логика «заказа» (государству или бизнесу нужно то-то и то-то выяснить для своих, меркантильных или политических, целей) противостоит логике «понимания» (кто мы, чего мы хотим и чего реально можно добиться). В первом случае это «представительская социология», потому что право думать за народ берут на себя социологи. Во втором – «социология совместного анализа и действия», потому что вопросы ставятся, структурируются и разрешаются социологами совместно с населением и / или представляющими его территориальными группами или виртуальными сообществами. Огрубляя, можно сказать, что в первом случае это «государственническая социология», во втором – социология гражданского общества.

Идея социологии как «зеркала общества» ущербна, потому что люди в массовых опросах обезличены, сведены в искусственные группы (в которых они никогда реально не участвуют как акторы), а связь между этим знанием-зеркалом и действием многократно опосредована − институционально и политически. Известно, что данные массовых опросов не только интерпретируются разными учеными по-разному, но и проходят массу политических фильтров «наверху».

Безработица, обострение этнонациональных проблем, наркомания, самоубийства, эмиграция самых продвинутых и протесты самых беззащитных – все это симптомы растущей социальной напряженности. Но для их устранения недостаточно очередного массового опроса по схеме, навязанной социологами. Российское общество столь разнообразно по столь большому количеству параметров, что в идеале в каждом микрорайоне действительно должен быть свой социолог. И самое удивительное, что они есть. Даже в отдаленных поселках. Это – «гражданские эксперты», местные жители, прошедшие соответствующую подготовку, или участники гражданских инициатив, или же – независимые эксперты, не гнушающиеся «идти в народ» с тем, чтобы объяснять, помогать и учиться самим.

Это не простая задача – поставить в центр социологического интереса человека мыслящего, творческого, а не играющего и поющего, но разве это не наша задача? Утопия, скажете вы? Не думаю. Посмотрите на резкий рост в последнее месяцы массового недовольства самых разных групп самыми разными проблемами. Их «общий знаменатель» легко вычисляется: экономическая и внеэкономическая эксплуатация, насилие, обман, несправедливый суд, жестокость правоохранительной системы, безответственность чиновников, коррупция и т.д.

Идеология свободной конкуренции и жизни в кредит здесь не подходит. Европейский союз едва не развалился, когда финансовый пузырь, который, казалось, можно надувать вечно, вдруг лопнул. Европейский союз «в его нынешнем виде держится лишь на страхе грядущей катастрофы» (5, с. 6). Если мы не хотим, чтобы Россия превратилась в третьестепенную страну, растаскиваемую по кускам международными монополиями, то структурирование общества должно следовать человеческим интересам и связям, а не строиться по степени его привязанности к «трубе». Государство до предела сузило коридор социальных возможностей массового гражданского активизма, теперь необходимо его расширять. Но есть и другая сторона нашей жизни: жестокость, причем все чаще немотивированная − в семье, школе, армии, местах заключения. Значит, гуманитарная составляющая этой модели должна быть направлена на «терапию» этой тяжелой болезни.