В-третьих, внутривидовая агрессия как раз в меньшей степени присуща животным, чем человеку. И если К. Лоренц считает, что «внутривидовая агрессия у людей представляет собой совершенно такое же самопроизвольное инстинктивное стремление, как и у других позвоночных животных»[16], то большинство зарубежных авторов подчеркивают исключительность массовой внутривидовой агрессии и убийств среди животных (Е. Артцт, Ш. Волин, Н. Тинберген, Р. Хартогс и др.). Во всяком случае, у животных акты внутривидовой агрессии редко заканчиваются смертельным исходом, поскольку действуют надежные механизмы, предотвращающие убийство себе подобных: сигналы «капитуляции» немедленно прекращают самую жестокую схватку. «Агрессивности ради агрессивности у животных, по – видимому, вообще не существует… Борьба между животными одного и того же вида не имеет своей целью смерть противника; как правило, она не сопровождается кровопролитием и прекращается при отступлении одного из конкурентов»[17]. Исследования показали, в частности, что борьба между обезьянами (наиболее близкими к человеку по степени агрессивности) ограничивается угрозами, укусами, ранениями соответственно как 1000: 50: 1.

Наконец, и это – главное, агрессия и убийство среди животных всегда инструментальны: из – за пищи, из – за самки, при защите детенышей, при «самообороне» (т. е. «витально обусловлены, необходимы»), но никогда не превращаются в самоцель, не бывают, как у людей, «просто так», «куражу ради», «по пьянке», «из хулиганских побуждений». Если волк вынужден есть зайца, а заяц – капусту, то человек уничтожает и тех и других «ради спортивного интереса»…

И не заставляет ли задуматься при объяснении человеческих пороков животными инстинктами «тот факт, что намеренное убийство особей своего вида отсутствует в мире животных, а черепа первобытных людей, проломленные каменным топором, находят в одном археологическом слое с первыми каменными топорами»[18].

Со времен первых каменных топоров средства взаимного уничтожения людей непрестанно совершенствовались. По неполным подсчетам, с 3600 г. до н. э. по настоящее время (т. е. более чем за 5600 лет) на Земле было всего 300 мирных лет, свыше 15 тыс. войн, унесших около 3,5 млрд. человеческих жизней. Только за 80 лет ушедшего XX века в мире произошло свыше 150 войн («малых»!), стоивших человечеству более 100 млн. жизней. В книге P. Hassner приводятся данные Р. Руммела, согласно которым за 87 лет минувшего столетия помимо 39 млн. жертв межнациональных и гражданских войн, около 151 млн. человек были уничтожены собственными правительствами. По оценке N. Kressel, лидеры стран («спонсоры убийств»), принесли в жертву: СССР (1917 – 1987) – 61,9 млн. человек, Китай (1928 – 1987) – 45,2 млн., Германия (1934 – 1945) – 20,9 млн., Япония (1936 – 1945) – 5,8 млн., Камбоджа (1975 – 1978) – свыше 2 млн. человек и т. д.[19] Какие хищники животного мира могут похвастаться столь массовым уничтожением сородичей?!

Насилие в человеческом обществе отличается от агрессивности животных не только масштабами, не только отсутствием «витальной необходимости», но и тем, что оно сопровождается враждебным отношением[20] к объекту насилия (волк не испытывает «вражды» к зайцу) и далеко не всегда носит инструментальный характер. Итак, агрессия присуща всему живому, насилие – только человеку. Впрочем, качественное отличие насилия от агрессии признается не всеми авторами[21].

О несостоятельности объяснений человеческой агрессивности и насилия исключительно «животным» происхождением свидетельствует и отношение к детям. Так, «избирательно хорошее отношение к собственному ребенку и неприязнь к ребенку «не своему» (скажем, к ребенку супруги от первого брака) часто объясняют «голосом крови», «животным инстинктом». Между тем многие животные легко принимают к себе детенышей даже других видов, кормят, защищают, обучают их, как собственных. Отсюда можно сделать вывод, что у человека деление детей на «своих» и «чужих» возникло в ходе общественного развития, а не является результатом его «животного» происхождения»