Примером организации русской университетской системы выступали западные университеты (причем, как отмечает Е.А. Ростовцев, «часто примером была не столько реальность, сколько представления о ней» [Ростовцев, 2009, с. 142]), структура которых являлась образцом истинной автономии. Задача университета виделась не столько в решении утилитарных запросов государства, сколько в «просвещении граждан»; вмешательство же властей в университетскую жизнь представлялось совершенно недопустимым.
Поэтому, фактически именно профессорские Советы имели определяющее значение для всей внутренней жизни университета. Любое вмешательство министерства (несмотря на формально-юридическую обоснованность) в то, что профессура считала своей компетенцией, наталкивалось на ее предельно жесткий отпор.
Е.А. Ростовцев подчеркивает, что «академическая среда» (которую, в основном, составляли преподаватели вузов) в начале XX века представляла в России весьма узкую социальную прослойку. Жизнь этой «касты избранных» имела сложное и многогранное устройство, далеко выходящее за формальные рамки, определяемые Уставом университетов. Пропуском в вузовско-академическую корпорацию был успех на научном диспуте. В то время диспуты были настоящими общественными явлениями, собиравшими. Зачастую полные актовые залы; о диспутах по гуманитарной и социальной тематике делали подробные репортажи в газетах. Допуск в мир «избранных» означал не только обретение формальных привилегий, но и возможность посещения многочисленных неформальных профессорских «салонов» и «вечеров», где велись предельно откровенные разговоры на разные темы.
Своеобразная «кастовость» общения и быта вузовских преподавателей не означала «замкнутости» их творческой и общественной деятельности. Большинство профессоров и преподавателей университета совмещало работу в его стенах с другими формами внеуниверситетской деятельности. Кроме поиска дополнительного заработка, по мнению Е.А. Ростовцева, была и другая причина, «связанная с идеей служения обществу, которая, как известно, являлась базовой установкой всего русского интеллигентского мировоззрения» [там же, с. 144].
Как правило, профессор и приват-доцент были членами десятка научных обществ, существовавших как внутри университета, так за его стенами. Научные общества учреждались после ходатайства профессорского Совета и в большинстве своем были тесно связаны с работой университетских профессоров, являясь, одновременно, центрами притяжения научной общественности. Рядом с возникшими научными обществами вузовские преподаватели организовывали (и возглавляли) студенческие кружки.
Университетская профессура была постоянно представлена в многочисленных благотворительных обществах. При этом участие вузовских преподавателей в подобных начинаниях носили не характер «коллективного членства» (как это порой было в советское время), а сугубо индивидуальный характер.
Одной из важнейших задач профессионального сообщества университетской корпорации была борьба за «автономию» вуза. При этом в отношениях власти и профессионального сообщества преподавателей всегда присутствовал еще один субъект – студенчество. Позиция же студентов определялась не столько корпоративными интересами преподавательского корпуса вуза, сколько влиянием внешних политических сил [Георгиева, 1979]. Студенчество в рассматриваемый период (десятилетие, предшествовавшее началу 1-й