Когда она наконец слезает, уже почти темно. Спускается Ханна осторожно, надолго замирая и прислушиваясь, не шуршат ли рядом листья, не потрескивают ли сучки. Но слышит лишь тишину. Сердце отчаянно колотится. И, прежде чем спрыгнуть на землю, она долго выжидает. Затем неловко приземляется и выпрямляется. И бежит.

Запыхавшаяся, в грязи, Ханна вбегает в дом в половине седьмого. Сперва она бросается в туалет – великое облегчение, – а потом идет в гостиную, где мать сидит с книгой на диване. Ханна боится, что мать отругает ее за позднее возвращение, но та, едва удостоив ее взглядом, говорит:

– Я думала, ты наконец-то устала от своих глупых выкрутасов. Я бы очень рассердилась, если бы пришлось идти тебя искать.

– Там был мужчина с собакой, – говорит Ханна.

Мать снова смотрит в книгу.

– Он хотел, чтобы я с дерева слезла, – продолжает Ханна, – и познакомилась с его собакой.

– Я же говорила тебе не лазать по деревьям. – Мать глядит на Ханну, на этот раз пристально, оценивая ее вид. – Ты только посмотри на себя.

Ханна пытается подобрать слова, чтобы объяснить, но только спрашивает:

– Где папа?

– У себя в кабинете. Не лезь к нему.

Мать снова окидывает взглядом Ханну.

– Послушай, солнышко, – уже добрее произносит она, – пора бы тебе покончить со всякими глупостями. Ты то истерику устроишь, то из дома сбежишь. Если сейчас не прекратишь, потом неприятностей не оберешься. Я просто хочу тебе помочь.

Ханна кивает. Когда она разворачивается и уже хочет уйти, мать с неожиданной заботой говорит:

– Ужин через десять минут. И я испекла яблочный пирог. Здорово, правда?

Согласившись, Ханна выходит из гостиной и прикрывает за собой дверь.

Она поднимается наверх и тихо стучится в дверь отцовского кабинета.

– Что случилось? – раздается за дверью его голос.

– Это я, – говорит Ханна.

Ответа нет, она толкает дверь, проскальзывает в кабинет и останавливается у порога. Ее отец что-то печатает, но вскоре заканчивает и поворачивается к ней.

– Что такое, солнышко? – чуть нетерпеливо спрашивает он.

– Я вернулась, – тихо говорит она.

– Да, вижу. – Нахмурившись, он пристально смотрит на нее: – Все в порядке?

– Да.

– Ну и хорошо, солнышко. Тебе еще что-то нужно?

Ханна качает головой.

– Ну тогда беги поиграй с Элис. У меня много работы. – Еще не закончив фразу, он поворачивается к компьютеру и продолжает печатать. Ханна выходит, а он так больше и не смотрит на нее.

На лестнице она сталкивается с Элис.

– Ты вернулась, – радуется та, – я тебя в палисаднике ждала, но потом стемнело и мама позвала меня в дом.

Она пытается обнять Ханну, но та сердито стряхивает ее руки:

– Ты что, дура?

Элис со своим обычным глупым видом молча смотрит на нее, и Ханна добавляет:

– Элис, какая же ты глупая малявка.

Про встречу с мужчиной в парке Ханна больше никому не рассказывает, однако спустя несколько лет, уже подростком, она, кажется, снова увидит его лицо. Она видит его в газете «Ивнинг стэндард», которую оставили на соседнем сиденье в поезде. Ханна смотрит на фотографию и вздрагивает, неожиданно узнав его. Блеклые ресницы – хотя вряд ли она их тогда разглядела, – форма лысой головы. Рядом с этим снимком еще один, на нем девочка в школьной форме. Заметку Ханна читать не собирается. Вряд ли это тот же самый мужчина.

Порой по ночам Ханна лежит без сна, размышляя над тем, что ей, похоже, досталась какая-то неправильная мать. Она уверена, что матери полагается тебя любить – или, по крайней мере, не так откровенно не любить. Ханна понимает, что во многих отношениях она сама виновата, ведь она ужасно необаятельная. С другой стороны, даже если тебе недостает обаяния, матери обычно этого не замечают. Даже у убийц есть матери, которые их любят и навещают в тюрьме (Ханна это точно знает, потому что по телевизору показывали про это передачу). Тем не менее Ханна не сомневается – почти не сомневается, – что когда-то мать любила ее больше. Она помнит, как совсем в детстве мать обнимала ее, и помнит материнский запах, чудесный и утешительный. Помнит, как болела бронхитом и на каждом вдохе, дававшемся ей с неимоверным трудом, боялась, что этот вдох последний. Тогда мать целыми ночами просиживала возле ее кровати, ласково успокаивала и держала перед Ханной миску с кипятком, чтобы та дышала паром.