А колоссальная слава гг. Марлинского и Бенедиктова – где же теперь она, если не там, где и слава романов девицы Марьи Извековой?

С появления Пушкина гораздо больше стало являться на Руси женщин-писательниц; но известных имен между ними стало меньше. Это оттого, что имена людей, действовавших в начале зарождающейся литературы, пользуются известностью даже и без отношения к их таланту. Когда же литература уже сколько-нибудь установится, тогда, чтоб получить в ней почетное имя, нужно иметь замечательный талант. Итак, мы помним, в пушкинский период русской литературы, только четыре женские имени; княгини З. А. Волконской, которой Пушкин посвятил своих «Цыган», г-ж Лисицыной, Готовцевой и Тепловой. В стихотворениях трех последних проглядывает чувство, особливо в стихотворениях г-жи Тепловой; это уже большая разница от произведений прежних стихотвориц: то были плоды невинных досугов, поэтическое вязание чулков, рифмотворное шитье, а здесь уже проблескивала поэзия. Правда, помянутые нами стихотворицы мало писали, и только стихотворения одной г-жи Тепловой собраны в отдельную книжку-малютку;{15} но может ли быть плодовита поэзия, основанная не на мысли, а на одном непосредственном чувстве?.. Чувства никак нельзя отнять у стихотворений г-жи Тепловой, и это чувство высказывалось у ней в более или менее поэтических стихах. Напомним здесь нашим читателям хоть одно стихотворение г-жи Тепловой; возьмем наудачу так называющееся «К сестре»:

Когда наступит час желанный
Разлуки с жизнию туманной,
И от земных тяжелых уз
Я равнодушно отложусь, —
Мир вечной жизни тихий, ясный,
Тогда почиет на челе;
Но пережить тебя ужасно,
Покинуть тяжко на земле!
Тогда в душе для услажденья
Минуты смертного томленья
Я положу завет святой…
И жди меня в часы полночи,
Когда людей смежатся очи
И месяц встанет над рекой.
Приду на краткое свиданье,
Скажу, что я узнала там,
И замогильные желанья
И тайну неба передам.

Оставя в стороне ребяческую мысль этого стихотворения, кто, однако же, не согласится, что оно вылилось из души и полно чувства?

Теперь скажем по нескольку слов о женщинах-писательницах, явившихся в последнее время. Елисавета Кульман оставила после себя претолстую книгу, свидетельствующую о ее необыкновенно возвышенной душе, страстной к изящному и умевшей через строгое и основательное изучение обрести в эллинской поэзии осуществленный идеал этого изящного, но вместе с тем свидетельствующую и о том, что любовь к поэзии и способность понимать ее и наслаждаться ею не всегда одно и то же с талантом поэзии…{16} Г-жа Павлова (урожденная Яниш) обладает необыкновенным даром переводить стихами с одного языка на другой; с равным успехом переводит она с английского, немецкого и французского языков на русский и с русского языка на немецкий и французский. Жаль только, что этому превосходному таланту г-жи Павловой переводить не соответствует ее талант выбирать пьесы для перевода. Так, например, с английского она перевела на русский несколько шотландских и английских народных баллад, которые, несмотря на превосходный перевод, не могут иметь на русском никакого значения именно потому, что они – народные. На немецкий язык, вместе с некоторыми пьесами Пушкина, перевела она некоторые пьесы гг. Языкова и Хомякова и тем самым, несмотря на превосходный перевод, отбила охоту у немцев интересоваться русскою поэзиею. И в то же время г-жа Павлова с таким удивительным искусством передала на французский язык, стихами, «Полководца» Пушкина и «Орлеанскую деву» Шиллера. Одним словом, если б способность выбора соответствовала ее таланту, г-жа Павлова своими превосходными переводами усвоила бы себе прочную славу не в одной только русской литературе