В бытность аспирантом, как-то заглянул на Калину – знаменитый на весь Союз дом книги. В далекие советские времена, Калиной в народе называли Калининский проспект, ставший, впоследствии, Новым Арбатом.

Ощутив на себе чей-то взгляд, я вздрогнул от неожиданности. С обложки одной из шекспировских книг, напечатанных на английском языке, на меня смотрел наш дорогой Коля Корявский. Его глаза, то же лицо.

Интеллигентная ладонь расположилась на черепе с надписью « To be or not to be…» (Быть или не быть, англ). Конечно, я был потрясён практически абсолютной похожестью известного английского актера и моего близкого товарища по студенческим временам.

Коля был умным, мягким, скромным и незаметным. Большие голубовато-серые глаза смотрели с бесконечной добротой и лёгким недопониманием. Так, должно быть, мог смотреть ангел, случайно оказавшийся посреди людской суеты.

В молдавский колхоз, находившийся в Волонтировке, неподалёку от Бендер, нагрянули дожди. Нас, первокурсников, освободив от занятий, послали туда на очередную отчаянную советскую битву по уборке винограда, табака и прочей кукурузы.

Мизерные расценки на сбор урожая вызывали необходимость посылки десятков, сотен тысяч студентов и школьников. Учитывая необходимость размещения, кормежки и, как правило, низкие показатели производительности труда, экономического толку было очень мало.

Зато дружба, сплоченность, многочисленные романы и прочие приключения, заставили большинство из нас навеки полюбить и запомнить те прекрасные времена.

Работы в поле, на весь период дождливых дней, прекратились полностью.

Приостановилась и наша ударная деятельность на початкоочистителе – бестолковом грохотавшем устройстве, которое мы умудрялись перекричать модной тогда песней о Червоной Руте и воплями, – Меканик! Са стрекат (сломался, Молд).

Допотопный механический чудик иногда подло замолкал, полностью обнажая всю непроходимую фальшь нашего примитивного вокала.

Во время дождя, целыми днями, мы торчали в большой комнате, заставленной парой десятков кроватей. Вовсю играли в шахматы, карты и отчаянно боролись с бесконечным поголовьем полусонных осенних мух, буквально усеявших весь низкий потолок.

Их было столько, что первое время друзья легко выполняли установленную мною норму.– Перед сном, надо было сдать на приемку не менее сотни.

Смех раздавался лишь в моменты, когда очередной бедняга отправлялся в удаленный деревянный туалет в моих безразмерных туфлях. В тот, сорок наипоследний-растоптанный, многим удавалось влезть прямо в своей обуви, которую никому не хотелось пачкать в непролазной деревенской грязи.

– Скучно здесь у вас. Не любите Вы меня. Убегу я от всего этого, хоть на денек, – загадочно произнёс Коля, неожиданно наглотавшись таблеток седуксена – модного, в те времена, успокоительного

Такое состояние мы наблюдали впервые. До самого вечера ребята подходили к Николаю, поочередно заглядывая в открытые безучастные глаза. Их равнодушная бесконечность смешила, пугала и завораживала.

Коля очень удобно молчал. С ним было комфортно гулять, сидеть на занятиях, выполнять любую работу. Будучи чрезвычайно артистичным, он мог одним выразительным взглядом, и в любое время, вызвать гомерический хохот всей нашей студенческой братии.

Со мною многие любили готовиться к очередным экзаменам и зачетам. Рядом с круглым отличником проходить вопросы было удобно. Все билеты я проходил не менее двух раз. Быстро и легко прояснял непонятные места.

Притягательным было и то, что через каждых пять пройденных вопросов, я устаивал короткую, но ожесточенную карточную игру. Минут, эдак, на двадцать. Конечно же, на деньги.