Однако победил базовый хватательный рефлекс жаждущих власти и всего прочего. Все вернулось на « круги своя» – к банальной и скучной кормушке. Ходим по кругу, товарищи. И этот круг, очень напоминает цирковой.

Зачем же? Зачем же нас создали?

Поздняя осень сорок первого для обитателей гетто была самой тяжелой.

Словно невыносимо длинная ночь тяжелой болезни ребёнка, она длилась и длилась, казалось, что бесконечно. Будто в горячечном бреду проплывали тягостные картины нескончаемого перехода из Сокирян. Огромные рвы – ямы на сто человек, вырытые каждые десять километров с жестокой педантичностью, неумолимо переполнялись трупами, обессиленными и умирающими. Больные, старики и дети не выдерживали мучительного дневного перехода в сторону Могилев-Подольска.

Там, на пути в Винницкую область, у пыльной дороги, осталась и папина мама – моя бабушка Ханна. Я видел ее только на старых пожелтевших фотографиях.

У неё жестоко прихватило сердце, не выдержавшее тревог за ни в чем неповинных детей. Цепко схватившись за руки друг друга, они суетливо и наивно торопились, уходя в страшно-тёмное, безвыходное будущее.

Как и многих, ее бросили в яму живой.

С первыми морозами, намертво сковавшими землю в октябре, пришли очередные беды. Ретивые полицаи, не знавшие как ещё выслужиться перед новыми хозяевами, соорудили огромный ров – неаккуратную яму на окраине гетто, служившую, поначалу, мусоркой.

И вот. В первый раз приехали немцы.

Специальная эсэсовская команда айнзацгруппы 10 б, которая, только и занималась, что уничтожением евреев и обучением этому местных мерзавцев

Обучению организации массовых казней. Убивали тогда, в основном, оголтелые активисты из бандеровских куреней – Буковинского и Киевского.

Обитатели гетто попали в специальный график уничтожения. Каждые две-три недели, требовалось отдавать на расстрел по одному человеку от семьи.

Незаметно для детей и окружающих, один за другим, ушли в небытие все мужчины маминой семьи, – прадедушка Аврум, дедушка Мендель, Залман – муж Розы, бабушкиной сестры. Исчезли, будто убежав по своим неотложным делам. Только раз, за все время, появился знакомый из похоронной команды, присыпавшей окоченевшие трупы. Молча бросил в сторону бабушки Ривы пальто дедушки Менделя и мгновенно испарился.

Постепенно подступал самый страшный момент – черёд детей и женщин. Сначала ушла на смерть моя прабабушка Цирл.

– Хотела пойти на расстрел сама, – вновь и вновь, рассказывала мне бабушка Рива, – Вспомнив, как тяжело умирали соседские малыши, оставшиеся без родителей, передумала. Погибая от голода, дети невыносимо плакали и стонали. Помочь им было некому. От голода и болезней умирали все.

– Твоя мама все детство болела, – повторяла бабушка одну и ту же историю

– Нельзя! Нельзя рассказывать ребёнку такое, – возмущалась моя мама