Говорить лень. Молчим. Час, другой.

Наконец Энди, за время отсутствия сделавшимся чужим голосом спрашивает меня, точно в продолжение беседы (а беседы-то и не было никакой), – Эти люди, что живут в коробках, они интересуют вас?

– Какие люди в коробках?

– Все эти бездомные бродяги. У них ведь есть прошлое, они окрашены в разные цвета, они могут издавать звуки, петь, живые, одним словом. Интересны они вам?

Я задумываюсь.

Только что, очевидно, прозвучала увертюра к очень серьезной беседе.

Обдумываю тридцать-сорок минут.

Ответ самый бездарный, хуже не бывает, – Разумеется, если они живые, и уж, коль скоро я обратил на них внимание…

– Хорошо, предположим, не живые, предположим, бродяга умер в коробке, так и лежит.

Ответ моментальный, – Тем более.

Долгая пауза.

Представляю себе, насколько он разочарован.

Вида не подает.

– Хорошо, допустим в коробке не человек, а оса. Пожужжит, пожужжит, затихнет, пожужжит, пожужжит, затихнет. – Любопытно. – Любопытно? – Очень. – Какой повод для любопытства? – Звук. – Звук? – Звук. – Звук?! – Звук. – При чем здесь звук? Какое отношение звук может иметь к вашему интересу? Разве вы дирижер?

Откровенно говоря, «дирижера» я от него никак не ожидал, удар ниже пояса, нечто в стиле Арика Шумана, – Не знаю.

– Хорошо, я сейчас принесу коробку. Я видел здесь неподалеку.

Поднимается, сутулясь. Медленно уходит.

Навсегда.

Он больше не вернется.

В этом весь Энди Уорхолл.

Перед погружением

Наверное, нечто подобное испытывают узники в одиночных камерах, – мог бы подумать Алексей Ильич, пребывая в новом своем неловком положении. Но… не подумал. Его посетили совсем другие мысли. Те, что называются несвоевременными и нелепыми.

Пребывая в новом неловком положении, Алексей Ильич наткнулся взглядом на свой детородный орган и изумился, – Отчего он такой маленький? Прежде он не был таким маленьким. Что случилось?..

В запое, когда, обессилев, я закрываю глаза, мне часто видится широкий склон, до звона в ушах покрытый искрящимся на солнце снегом.

Любимый герой человечества Фритьоф Нансен

В мартовское утро 1867 года шестилетний мальчик раз за разом взбирался на высокую гору, надевал лыжи и мчался вниз, чтобы прыгнуть с большого трамплина. Но лыжи ему достались от старших братьев, они были разной длины и плохо держались. Трамплин был высокий, а мальчик – маленький, поэтому лыжи и мальчик падали отдельно друг от друга.

Наконец мальчик так упал, что разбил голову и явился домой залечивать раны.

– Деточка, у тебя всё лицо распухло! – вскрикнула испуганная экономка.

– Надо маме сказать. – Не надо! – запротестовал мальчик.

– Тогда мне придется сидеть дома, а я хочу сегодня взять этот трамплин! Экономка промыла раны, залепила их пластырем, и мальчик снова отправился на гору. К вечеру, когда уже настали сумерки, он красиво слетел с трамплина как победитель.

– У этого мальчика будет великое будущее, – прошептала экономка, глядя в окно на его полет.

И она была права. Потому что мальчика звали Фриотьоф Нансен.

Нансен всегда возвращался с победой. Потому что кроме храбрости и силы у него было ещё одно замечательное качество – предусмотрительность. Я всегда предвидел в пять раз больше опасностей – говорил он. И поэтому уносил оборудование – примусы, палатки, спальные мешки, даже консервы – в горы и проверял лично. Но всё равно многие считали Нансена будущим покойником. И когда он за несколько дней до экспедиции защищал докторскую диссертацию, профессора даже не стали ее обсуждать.

– Бедняге будет спокойнее умирать среди льдов Гренландии, зная, что мы присудили ему ученую степень, – сказали профессора и единодушно проголосовали за молодого Нансена.