На самом деле вода была самой обычной температуры, но внутренний трепет настаивал, что вода непременно ледяная. На худой конец – кипяток. В любом случае остановки сердца не избежать. В такие минуты всегда вспоминаешь какой-нибудь эпизод из детства, и где-то в паху занимается щекочущая жалость к себе маленькому.

Считалки

Итак.

Алеша – Илюша. Алеша – Илюша. Заразительно как считалка. Считалки сродни эпидемиям. Испанке, например. Считалки – эпидемии души. Точнее, эпидемии духа.

Да.

В детстве мне казалось, что испанка «унесшая столько жизней» – это реальная женщина в черных одеждах с впалыми щеками и кругами под глазами. Никак не мог сообразить, зачем она занимается всем этим. Наверное, – думалось мне, – в этом есть какой-то смысл. Какой-то высший смысл!

Обратите внимание на то, как рано мысли о высшем смысле посещают русского человека!

Логика.

Главное не упустить логики.

Хронология.

Что-то с хронологией.

Время.

Время ускорилось, сделалось коварным и бесчувственным, так что логика ускользает легко. Точно угорь. Точно угорь.

Угри напоминают змей. Ненавижу змей. Брр! Еженощно жду их появления во сне – завещанная пращурами мудрость тщетно пытается пробиться сквозь толстый налет глупости, приправленной воспоминаниями.

Лучше не задумываться обо всем этом.

Да.

Не упустить логики.

Да.

Что-то с хронологией.

Попытаться быть последовательным.

Да.

Объявил, что солгал – запомнить. Многократно объявил.

Да.

И попытаться быть последовательным. Последовательным. Но. В каком направлении? «По» или «против» течения времени?

А какая разница, если, в конечном счете, раньше или позже упрешься в зияющую пустоту именуемую «до тебя» или «после тебя»? Так или иначе, тебя там «еще нет» или «уже нет», что никак не влияет собственно на пустоту.

Еще одна банальность. В роман не включать – перебор банальностей! Перебор.

Никогда не мог запомнить в какую сторону «по часовой стрелке», а в какую – «против». Казалось бы, нет ничего проще, для меня же это – непреодолимая трудность. Это относится к доказательствам, а точнее знакам того, что от нас в нашей судьбе мало что зависит. Этот и подобные ему знаки, то и дело развязывающийся шнурок на левом ботинке, например, читаются – «не возносись, не пыжься».

Все предопределено. С таким-то шнурком катастрофа летчику обеспечена. Не сейчас, так позже. Если не на изумительной ракете, так на обыкновенном самолете. Вот и весь сказ.

Да.

Хотя, наличие инопланетян я не исключаю. Не то, чтобы верю в них или жду, но почему бы им не быть? Ведь мы же есть? Не исключаю, что им любопытно было бы познакомиться с Гагариным, простым гжатским парнем, первым спрыгнувшим с замшелой винтообразной лестницы познания. Одним словом…

Одним словом, постижение алгебры часовой стрелки для меня – непреодолимая трудность.

Убрать! «Непреодолимая трудность» – очень плохо. Очень-очень плохо! Ни в коем случае не включать в роман! Ни в коем случае!

Я бы окрасил пустоту в золотисто-телесный тон. Таким цветом пахнет двухэтажный дом, где находится мое убежище, дом, выстроенный военнопленными японцами на века. Из чего следует – запах этот парил до меня, будет парить после меня, а, следовательно, для меня это и есть цвет пустоты.

Мой японец

Стоит мне уйти или спрятаться в ванне, сутулый японец в ватнике и треухе тотчас выходит из своего укрытия и медленно бродит по комнате. Подходит к окну и мучительно долго наблюдает за тем, как дождь наполняет лунную сахарницу, сгоряча брошенную во двор соседкой сверху.

Стоит Ягнатьеву уйти или спрятаться в ванне, сутулый японец в ватнике и треухе тотчас выходит из своего укрытия и медленно бродит по комнате.