А через полчаса Ветины соседки по комнате вдруг завопили дружным трио, захохотали, заахали – в темном окне обозначился Леник с букетом сирени!

– Так ты в «Спартаке» играешь? У Колхозного рынка? Я приду! – объявила Вета, но Леник замотал головой – тренер взбесится, все, все, пока…

Были потом от него письма – работаю, заочно учусь в архитектурном институте, очень хорошо к тебе отношусь. А поздравление, кажется, с восьмым марта, было начертано на листке с ее акварельным портретом, с хохмаческим комментарием. Дескать, девчонок лучше рисовать по памяти, они, вертухи, «каждый сеанс позирования точно хулахуп крутят». Запомнился, запомнился этот «каждый сеанс», из-за которого Вете расхотелось что-либо отвечать этому Ленику. «Каждый сеанс»… с каждой девчонкой? Скажите, пожалуйста!

Но вот лет через пятнадцать в чудесном старинном польском городе, в заштатной харчевне «Злата качка» («Золотая утка», то есть) интересный такой, крупный мужчина вдруг подсел к Вете… «Ты?! Ах, я так рада, Леня!»

Был он здесь не один, с женой, с горластой группой по профсоюзной путевке, наименее в те поры дефицитной. (Не то, что, скажем, в ГДР!) Сама Вета не без нервотрепки выбралась в братскую Польшу на творческий семинар, как успешный редактор столичного радио. Вообще-то, такая встреча за границей, хоть даже в соцстране, тогда показалась почти сказочной… Пальнул, стрельнул, мол, Иван Царевич в золотую утку, а она обернулась красной девицей: очень хорошо Вета смотрелась в алом модном брючном костюме, со стрижечкой под Мирэй Матье! Изящно помахивала супругам ручкой на прощанье – с крыльца «Качки» этой.

А Леник вдруг… Ну конечно, степной скалолаз Леник развернулся, подбежал к крылечку сбоку, там, где стояла Вета, потянулся, подтянулся… И вот он уже рядом с ней, смеется, обнимает ее не крепко, не нагло, но абсолютно безоглядно! То есть совсем не глядя на изумленных Ветиных коллег, на жену, что внизу ресничками хлопает, такая худышка молоденькая, очень и очень миловидная… А вот Ветин муж, будь он здесь, определенно не глазами хлопал бы – проверено, как говорится.

Домысливая впоследствии нерядовой этот эпизод, Вета ежилась от широкого, с широчайшей улыбкой исполненного жеста Глеба, каким бы он, скорей всего, хлопнул Леника по плечу! Кулаком и изо всех сил. А дальше изгадил бы ей всю поездку глумливой, нетрезвой веселостью – сама виновата, дескать! Мщу! Ветиных друзей, равно как и дружелюбие – не сыгранное, не спародированное – Глеб отметал изначально. Обаятельный интеллигентный москвич, эрудит, талантливый математик, мужем был очень, очень непростым…

Немудрено, что оказавшись среди почетных гостей на международном форуме в новенькой казахской, а некогда комсомольской, целинной столице, Светлана Юрьевна (уже наконец разведенная, уже дважды бабушка) быстренько вспомнила, где находится. Леник с его высотными заходами-заскоками так и влез в память, прилепился к той девочке Вете из южного города, где нынче затевалась грандиозная Олимпиада! Отсюда приезжал он к ее глициниевым пенатам, теперь фантастически отдаленным, отделенным от всех ее дальнейших цветов и шипов этим коротким, неуклюже цокающим словом «детство»… Иногда так трогающим ее закаленные сердечные клапаны – до боли, до ностальгического минора!

Нет, правда, и в двенадцать, и в восемнадцать такие ведь еще младенцы были… Пожалуй, никому в свои московские руководящие годы так вдруг не обрадовалась Светлана Юрьевна, как Леониду Алексеевичу Трошеву, проживающему – да-да, вы зря сомневались! – по такому-то адресу в двух шагах от ее гостиницы. Молодой человек из оргкомитета конгресса мимически сдержано изумлялся ее изумлению – наш президент сердечно приветствует русские кадры во всех производственных сферах!