– Да. Мои взгляды на некоторые вещи после этого изменились. И эта херня произойдет еще не раз.

– Нет, в тюрьму я не хочу… – Все не понимали, о чем идет речь, сам не знаю, зачем я это вслух сказал. – Знаешь, Мэтт, это все ни к чему. Все эти издевательства, насмешки, попытки доказать, что ты круче остальных. Но я открою для тебя одну тайну – мы все здесь в дерьме. Не только ты остался без родителей. И ты думаешь, раз вы никогда не видели своих родителей, а я видел, значит, мне повезло больше и я должен страдать? Нет. Мне гораздо хуже, чем вам всем вместе взятым. Вы только представьте, как мама, которая нянчилась с вами, отдавала вам все, начиная от материальных вещей и заканчивая собственными силами, в один день возьмет и перестанет жить. А вы будете стоять и знать, что там, в горящем доме, она умирает, – у меня начали наворачиваться слезы, я не мог это контролировать, – и вы не сможете ей ничем помочь! Человек, который помогал вам всю жизнь и при этом не просил ничего взамен, к которому вы очень сильно привязались и не представляете своего существования без него, просто уходит из вашей жизни навсегда. И ударная волна неплохо так дает вам по лицу. И если кому тут повезло (если это слово вообще применимо к приюту) больше, то это вам.

Мои слова произвели впечатление на всех. Я сам не ожидал такого. Мне казалось, что как только я откроюсь, то все меня возненавидят еще больше. Я ошибся. И был рад этому. С этого дня издевательств стало гораздо меньше; в корне решить проблему, конечно, не получится, но хоть так. Дети поняли, что в этом месте все равны. Жизнь в приюте стала легче и для нас, и для них. Появилась сплоченность коллектива. Хоть ребята и делились на небольшие группы, но при этом эти группы были очень дружны.

Прошел еще год. Не так все классно было, как хотелось. Новые кошмары начали меня мучить и донимать. Все началось с самого страшного и красочного сна. Я уже засыпал, ворочался с одного бока на другой, но вдруг услышал, как кто-то позвал меня. Приподнявшись на кровати, я вгляделся в темноту. Никого нет. Ни детей, ни взрослых. Вдруг я заметил силуэт, но не мог разглядеть, кто стоит передо мной. Приглядевшись, понял, что это была мама. Ее лицо было неузнаваемым после того пожара.

– Это ты меня убил! – закричала она.

Пока звон в ушах еще не стих, она кинулась на меня. Я испугался, упал с кровати и ринулся к выходу из спальни мальчиков. Почти добежав до дверного проема, я мог скрыться от преследования, но дверь захлопнулась прямо перед моим носом, отбросив назад точно так же, как отбросило взрывом несколько лет назад, когда я хотел помочь маме. Я начал подниматься. Передо мной стоял сгорающий дом. В обломках стояла мама. Она продолжала умолять о помощи, только ее голос приобрел зловещий оттенок. Теперь мне было легче решиться на помощь ей. Подбежав ближе, я протянул ей руку для того, чтобы вытащить из огня. Она схватила ее и затащила меня в обломки. В огонь. В пекло. Жарко. Голова болела. Дышать невозможно. Я кашлял и стоял на коленях перед ней. Не могу ее называть мамой. Это Молли. Просто Молли. Она схватила меня за горло, подняла над землей и заговорила:

– Почувствуй, каково мне было умирать.

После этой фразы она отпустила меня, и я провалился куда-то, будто пола под ногами и не было никогда, и долго летел вниз. Приземляюсь в темном коридоре. Приземление было не очень болезненным. В том месте, где я оказался, с одной стороны виднелись двери кабинетов, а с другой – окна, из которых были видны осенние деревья, на них почти не осталось листьев. В коридоре нет никого. Лишь ветер, который открывал и закрывал скрипучую форточку. Пройдя несколько шагов вперед, почувствовал холод. Какие-то голоса лезли в голову. Они шептали что-то непонятное. Затем заметил в конце коридора маленького мальчика лет пяти, который оперся на стену и опустил голову. Когда я подошел поближе, чтобы его разглядеть, мальчик поднял голову и уставился на меня. Он смотрел прямо в глаза, при этом его глаза и рот светились ярким белым светом. Мальчик промолвил хриплым и не менее пугающим голосом: