В футбол играл за лучшую городскую команду тех лет – «Урожай». Музыка была больше для души, любил слушать популярные мелодии из оперетт и сам играл в самодеятельном оркестре на трубе и струнных. Кино же стало его профессией. Он в совершенстве овладел современной киноаппаратурой, учился заочно в Ленинградском кинотехникуме и работал киномехаником в городских кинотеатрах. И звали юношу уже уважительно Анатолий Дмитриевич.

Ему было 30 лет, когда грянула война. Вместе с другими вятскими мужиками он держал оборону на Ленинградском фронте. В ноябре был ранен и вернулся домой с покалеченной правой рукой. Пальцы не слушались. Пришлось оставить любимое дело и стать чиновником. Характер его и раньше непростой, для многих казался теперь просто невыносимым. Суровый и жёсткий, он не терпел непрофессионализма в работе, лжи и корысти. Домашних удивляла его тихая ненависть к партократам, которая порой сквозила в его язвительных замечаниях. Тому были, видимо, причины, непонятные для близких и не безопасные, поэтому родные помалкивали. О войне он рассказывал мало: «В первые месяцы войны немец сытый и хорошо вооруженный наступал. Многие тогда погибли. С одной винтовкой на двоих, да по две обоймы патронов на брата, попробуй повоюй». После очередного минометного обстрела его, истекающего кровью, нашел с собакой свой вятский санитар и помог добраться до медсанбата. Санитара он не запомнил, а вот к собакам сохранил теплое чувство благодарности. Для бездомной псины у него в кармане часто находился кусок хлеба, сахарок или косточка. Военные заслуги его отметили уже после войны, и в день победы он, также как другие фронтовики, пристегивал на пиджак орденские планки. Он любил слушать духовой оркестр и смотреть по TV военный парад с Красной площади. Но его раздражала излишняя шумиха: «Развели шоумены вакханалию. Помолчать время, подумать, да поплакать. Ведь более 20 миллионов погибло. Какой кровью далась эта победа». Резко отрицательно относился он к переименованию имен города и улиц в честь партийных и государственных деятелей и к разрушению храмов. Упорно продолжал называть улицы по старому: Никитская, Пятницкая, Казанская Спасская.

В конце жизни вернулась его детская страсть к рыбалке на Вятке. Он купил хорошую лодку с мощным мотором «Нептун» и целыми днями пропадал на реке. Там, на берегу реки, он тихо одиноко скончался. Так сложилась жизнь этого многогранно талантливого человека, покалеченного войной.



5. Послевоенная жертва


С войны в наш большой четырехэтажный дом вернулись только 6 человек, среди которых был Василий Михайлович. Воевал он с 1943 года в армии генерала К. Рокоссовского, что уже много значило. На офицерском кителе его было несколько боевых наград, а на теле немало шрамов, челюстное ранение и контузия, последствия которой позже скажутся неожиданно и трагически.

Жена его была довольно заурядной внешности блондинка, всегда ярко накрашенная, модная, с прекрасной фигурой. Он баловал жену трофейными украшениями и новыми нарядами. Сам он носил китель без погон, синие галифе и до зеркального блеска начищенные сапоги. Внешне это была благополучная пара, которую видели на вечерах и концертах в доме офицеров, где на зависть одиноких женщин, они лихо вытанцовывали фокстрот «Рио-Рита». Детей у них не было. У Василия Михайловича были две страсти: борьба и гармонь. Смотреть на борьбу он ходил на последнее отделение в цирк. За любимых борцов болел азартно и темпераментно.

Слушать игру гармонистов ездил на барахолку в Чижи, где они обычно собирались. Пока были деньги, был щедр и широк душой. Фронтовой привычкой, была пьянка. Специальности у него не было и определиться с работой он не мог. Ему было 33 года. Учиться, как он считал, было поздно. Идти на неквалифицированный труд не позволяла гордость офицера. Свою невостребованность он глушил вином. Крепко выпивший, он становился груб, драчлив и плохо контролировал свой взрывной темперамент. Тогда слышались крик – «Убью!», грубая ругань и грохот в их комнате. Бывало, жена его выбегала в одной комбинации, пряталась у соседей и со слезами причитала: «У него не стоит, а я виновата».