Дело было наполовину сделано. Нам оставалось натянуть сеть, укрепить оба конца и устроить в омуте шум и переполох, чтобы вся рыба пустилась наутек и запуталась в сети. Но мечта закрепить концы сети так и осталась мечтой: как только мы ее привязали, то она изобразила водный парус и ее середина доплыла почти до конца омута. Я раньше не ставил сеть на реках, поэтому не знал, что сеть обычно ставят у одного из берегов, а не перегораживают ею течение.

Сеть, натянувшись под потоком воды, потащила нас вниз – рабочего по кустам ивы, а меня по речному илу. Остановиться нам можно было только в одном случае – отпустить сеть. А так как мы ее и держали с трудом, то так и поступили – бросили концы и перестали пахать прибрежный ил и кусты ивы.

Рабочий бросил свой конец и куст ивы, а я встал из ила и воткнул в нее кол с сетью. Сеть вытянулась вдоль берега и мы, когда вымылись в прохладной речной воде, напились горячего чая и одевшись, вытянули ее на берег.

За нашей рыбалкой наблюдали все свободные от работы рабочие и начальник. Когда всем стало ясно, что наша затея провалилась и ухи не будет, они разочаровались в наших рыболовецких способностях и разошлись с разочарованным видом по палаткам.

Сеть мы потом достали, натянули на берегу, чтобы она высохла. Она висела на кольях целую неделю, и наш палаточный лагерь напоминал стан рыболовецкой артели. Но мы, рыболовы, даже не кашлянули и не чихнули после этой рыбной ловли…

Детство у нас, детей жителей поселка, в котором жили в основном рабочие с железной дороги и машинистов паровозов, было очень насыщенно разными событиями. Мы со сверстниками ходили играть на железную дорогу, устраивали гонки на плотах, купались до посинения на карьере, ходили за ягодами и грибами, на рыбалку, помогали родителям в огородах и охотились на майских жуков. Это было в основном летом, а зимой мы катались на лыжах, санях и строили ледяные горки. Нам было хорошо и летом и зимой. Но, естественно, летом было лучше. Одна рыбалка чего стоила. В карьерах, недалеко от поселка, было много тритонов, и мы тренировались на их ловле, прежде чем научились ловить рыбу или раков в пруду. До пруда было далеко идти – целых полчаса, а карьеры были совсем рядом. Тритонов, конечно, мы не ели, а просто ловили, а потом отпускали.

Охота на майских жуков весной была у нас на первом месте. Сейчас их не стало, зато появились клещи, на которых не надо было охотиться, – они охотились на нас, а раньше, когда на березах появлялась листва, мы ловили жуков, потом втыкали в них спичку или травинку и смотрели, как они летят.

У моего деда постоянно были свиньи – одна, или две. Осенью их забивали на мясо и сало, и тогда отец солил сало и мы с ним, когда ходили зимой на рыбалку, постоянно брали его с собой. Обед наш состоял из сала, лука, вареных яиц и чая. Я до сих пор помню вкус этого сала с дольками чеснока. Очень вкусно.

Так вот: свиньи, кроме отходов, ели также траву. Косить такую маленькую копну косой не имело смысла, и я ходил за травой в лес: нащипаю ее полмешка и несу домой. Это было нетрудно и недолго. Потом можно было заняться своими детскими забавами – смотаться на карьер, погонять на плотах или просто шататься по лесу или по переулку.

Однажды, когда мы с моим другом Лехой проходили мимо березовой рощи, заметили белку. Так у нас было заведено, – ловить в лесу все живое, лишь бы оно двигалось. Тогда нас охватывал охотничий азарт, и мы не успокаивались, пока добыча не оказывалась в банке или в мешке.

Белка прыгала по своим делам, когда мы ее с Лехой заметили. Ну, мы тотчас пустились в погоню. В березовой роще, где росли молодые березы, ей некуда было спрятаться или сбежать от нас, – молодых полных сил, охотников. Эту бедную белку мы сгоняли с одной березы на другую и не давали ей ни одного шанса сбежать в сосновый лес, который был всего в двухстах метрах. В конце концов, мы загнали ее на высокую, но молодую березу, которая росла посредине маленькой полянки. Белка не могла допрыгнуть до остальных деревьев и затаилась на самой вершине березы.