– Что она опять натворила? – вздыхает Егор.

– Тебе список только за сегодня дать или вообще?

– Пап, успокойся! – брат, кажется, начинает волноваться за папу.

– Сегодня ты вылила кофе на Леру, – ее Лера, оказывается, звали?! – На прошлой неделе вылила ведро с грязной водой на голову другой девушке, разбила зеркало в машине, я тебе ее, между прочем, купил только неделю назад! Напомнить, как в прошлом году ты сбила на пешеходном переходе старушку?

Нет, это уже выше моих сил!

– Остановись! – прошу я.

– Напомнить, что ты тогда сказала? – не унимается отец. Егор трет лоб и раздувает щеки.

– Не надо! – огрызаюсь. Я все помню, и до сих пор не считаю себя виноватой. – Та вонючая бабка жива-здорова, и я вообще не вижу смысла это припоминать!

– Знаешь, что? – к этому моменту папа становится таким красным, что может посоперничать с любым, даже самым спелым помидором. – Я лишаю тебя всех денег!

– Пап?! – одновременно восклицаем мы с братом.

Испуг становится таким сильным, что меня обдает жаром. Сильно. Сразу по всей поверхности тела. Как это лишает денег? Я не смогу без денег!

– С этой самой минуты, поняла меня?!

– Папуль?! – из моего пересохшего рта сейчас выходит только взволнованный шепот.

– Может быть тогда ты начнешь ценить других людей? Ценить работу? Деньги, в конце-концов?

– Отец, давай, обсудим, – предлагает Егор, но даже я понимаю, что бесполезно. Станислав Тихонов из тех, кто держит обещания, и это я знаю точно.

– Обсудим, обсудим, – соглашается папа, но таким тоном, что надежда окончательно тает. – Как только эта неблагодарная свинья покажет мне, что хоть немного изменилась, я буду готов хоть что-то с ней обсуждать!

Начинаю плакать. Не могу поверить, неужели, все на самом деле?

– Папочка, пожалуйста, – сейчас я готова упасть на колени, хотя никогда не делала этого, ведь обычно в ноги падали мне, даже папуля всегда потакал и баловал. – Я исправлюсь. Я буду стараться. Я… никогда больше не обижу и не буду столько тратить.

Сейчас я искренне готова меняться, потому что мне страшно.

– Хватит! Надоело! – обрубает мою речь отец. – Я устал смотреть на то, как ты деградируешь! На то, как хамишь и унижаешь других людей!

– Ты не сделаешь так! Ты не поступишь так со мной! – визжу и, кажется, даже топаю ногами.

– Прости, – голос родного человека становится мягче, но он все так же жесток и неприемлем для меня. – Я хочу, чтобы ты стала достойным человеком. И работа точно пойдет тебе на пользу.

Дана

Вырываю салфетки из его рук.

Ублюдок!

Урод несчастный!

Чтобы ты сдох, скотина!

Мне хочется заорать. И заорать так сильно, чтобы заглушить всю боль на душе.

Остервенело протираю лицо. От вкуса спермы меня тошнит. И я обещаю себе, что убью его. Как только появится малюсенький шанс! Как только выдастся возможность! Я вонжу нож в его сердце и даже не дрогну. Потому что этот человек заслуживает смерти!

Мне трудно переживать такое отношение к себе даже не потому, что оно омерзительно априори, а потому, что я не привыкла к подобному. Всю жизнь меня убеждали, что я должна быть только красивой. От меня ничего не требовалось, меня окружал обслуживающий персонал, и папа делал все. Буквально. Любая прихоть исполнялась по щелчку пальца.

А теперь я не просто горничная в вонючем отеле, что должна выгребать дерьмо за другими, я еще и шлюха, которой пользуются вот так нагло и бесцеремонно. Игрушка в чужих руках, не имеющая права голоса.

– Какого это? – спрашивает этот мудак, и я даже не сразу понимаю, что обращается он ко мне.

Голова пухнет от происходящего и горло саднит. Я все еще чувствую, как в глотку проникает крупный член, раздирая меня, кажется, на части.