Наблюдал извержение лавы…
И в глазах глубина нарастала.
И предстали: безумные люди,
Старики, вопиющие дети,
Обнажённые женские груди
В огневеющем молнийном свете…
Сотрясались и рушились зданья,
Жеребцы одичало храпели.
Навсегда прерывали желанья
Соскочившие пары с постели…
И сквозь дождь непрерывного мрака –
До последней минуты взывали
О спасении – синего лака –
Отрешённые очи печали.
26.03.1983 г.
Городские натюрморты
Чернышев мост. 2002 г.
1. Минута сияния
Улицы серые – серые, длинные.
Женщины, женщины – самочки вздорные.
Лавра и шеи каналов старинные.
Лица прохожих – как маски – притворные…
Я заблудился. Напрасны стремления –
Выбраться из лабиринтов бесчисленных.
Жизнь обманула, кивнув. О, мучения –
Мучиться тяжестью дней, мне начисленных.
Влагой пронизанный, ветром овеянный,
Я развлечений искал в лучезарности
Слогов. А замок, душою содеянный,
Рухнул – подмытый волнами бездарности…
В шуме низвергнутых сводов грядущего
Слышались вопли и стоны отверженных.
Слышалась поступь Сизифа, несущего
Горсточку пепла – искусства поверженных…
Город не видел, как мрачный, задумавшись,
Шёл по проспектам скиталец непонятый.
Бронзовой зелени гений – осунувшись –
Музу отметил рукою приподнятой.
Город не видел: минутой сияния
Вдруг озарилась скульптура соборов,
Охнули склепы в порыве слияния,
Краски сменили глаза светофоров,
Заволновались деревья столетние,
Жертвы взалкали клыки лестригонов,
Зашевелились химеры последние,
Искры скатились с трамвайных вагонов…
Миг! – всё. Свеча задрожала – померкла.
Моря пустыня, туманом пьянящая.
Кали манила, но тоже отвергла.
Снова я – шхуна, над Стиксом летящая.
10, 11.10.1983 г.
2. Запах терпкий, хмельной, устоялый
Запах терпкий, хмельной, устоялый
Кружит голову, мысли туманит.
Серо-бурый и жёлтый, и алый
Цвет на улицах вихрем кружится,
Город весь каруселью дурманит.
Нищий лжёт – у собора божится,
«С Богом» милость себе собирает.
Вправду ль беден он? – кто его знает…
Осень, осень! Ты свежим дыханьем
Душу мне налила, напоила.
Грусть сразила безумным желаньем,
Сон печальный век томных стряхнула,
Ритм на мятых листах начертила.
Птицей синею в небо вспорхнула,
Там осталась витать – простодушна –
Муза с арфой в руках непослушных…
Шумно где-то трамвай громыхает.
Запах терпкий, хмельной, устоялый
Всюду к чувствам прохожих взывает.
Но, завидев презренье немое,
Он становится блёклый и вялый.
Чтож случилось, однако, со мною,
Чем обязан я девственной вере? –
Осень, осень врывается в двери…
17, 18.10.1983 г.
3. Эскалатор
Медленно вниз опускают ступени –
Нас опускают в подземное царство,
Где поезда нас уносят в туннели,
Где чередуются станции, тени,
Двери где хлопают, полны коварства.
Над головою нависли панели.
Трудно дышать в оглушающем гуле.
Кажется, солнце навеки сокрылось,
Нам не услышать весенней капели –
Наши заветные сны утонули.
В горле чудовища мне вдруг открылось:
Мы – святогорцы – себя схоронили.
Словно безумцы – вне всяких сомнений –
В землю, в склепа добровольно зарылись.
Ищем звезду, что с небес обронили.
17, 18.10.1983 г.
Питер. Пасмурно
4. В тумане
Мимо меня проскользнула, не призрак,
Стройная девушка в плащике чёрном.
Мне ж показалось: сверкнула – как риза –
Нежность священная в сне обречённом.
Ты, Ифигения, жертвой не стала.
Боги победы тебя сохранили,
Но, обручив с одноглазым вассалом,
Тихим развратом тебя соблазнили.
Ночью покорна, а днями доступна –
Ты потеряла свой облик прекрасный.
Стало лицо полотняным и блёклым.
Честь уподобилась форточным стёклам.
Хочешь – разбей, всё равно не преступно…
Не остановит глас совести властный.
Мимо прошла и – Зефир – растворилась,
Плёнкой дождя силуэт затянулся.
Шёпот духов лишь в тумане остался.