39. Приволье России загоняется куда-то в неудоби, окружается цивилизацией и хиреет, истощается.

Сегодня уже не сыщешь тихих речных плёсов в старых лесах, где с пёрволедьем выходили из глубин на пологие белые пески косяки чёрных с прозеленью налимов. Стояли неогороженными стожки сена.

Именно в таких лесах были отлаженные тетеревиные перелёты над рекой, Хорошо знали это и рыбак и охотник, без нужды не бродили и не стреляли тут, а ходили скрытно от зверя и птицы – добывали себе радость и пропитание. Дичи же год от года не только не убывало, а накапливалось всё больше безо всякой охраны и инспекции. А сейчас всё наоборот: всякие запреты природу «охраняют», а дичь шарахается, жмётся от людей в глубины лесов, болот, в буреломы и гари и отсиживается там как в тюрьме.

40. Человек меняет природу, думает, что в лучшую сторону, но и природа меняет человека, и человек опять думает – тоже в лучшую сторону. А в результате жизнь становится всё хуже и виноват в этом кто-то третий – опять думает человек. Когда будет совсем плохо, он скажет: виноват Бог.

Заблудились мы в трёх понятиях: человек, природа, Бог, как в трёх соснах, и не видим выхода.

41. Земная жизнь, конечно, и не очень интересна. Капризы плоти замучивают человека, делают из него работника, раба. В конце концов человек должен куда-то уходить. И в этом нет ничего страшного: если человек не становится совершенным, то мир должен иметь несколько степеней совершенства и переход через их границы не должен быть беспорядочным. Мы слишком много думаем о земных границах и совсем не думаем о границах небесных.

42. Россия не столько себя знает, сколько чувствует. А надо и звать. Прежде всего свою историю, а второе – день сегодняшний и окружающий мир, чтобы сравнивать. Если вооружить только этим сегодняшних людей России – завтра они сделает то, о чём и не подозревает никто. Информация, отнятая у Россия коммунистами, превратилась в страшное оружие. Это оружие чуть не погубило нашу страну.

43. Нынче склонившаяся над речкой однобокая ива – счастливое дерево: весенней ночью поёт на ней соловей; летним утром затаится под ней рыбак над удочкой, а в полдень, прячась от жары, приплывут к ней окуни и язи. Наступит осень – каждый опавший с неё лист поплывёт как золотая лодочка вниз, сопровождаемый рыбьей мелочью. А зимой? Зимой её и вовсе никто не обидит. Занесёт её снегом на пустынном берегу, и ни топор ни пила её не тронут: ни дров от неё, ни изделия какого путного не добыть. Так и стоит она над рекой год за годом одинокая, но счастливая.

44. Белый снег, чёрный тал у самой реки. Тишина, солнце. И среди чернотала белая куропатка белее самого снега. Смотрит на меня, стоящего на лыжах, и как вспышка взрывается с плеском крыльев в снежном облаке, пронизанном солнцем. Такой запомнилась мне зима 1966 года. Не было бы этой куропатки – ничего бы не осталось в памяти: ни года, ни зимы, ни себя стоящего на лыжах. Ничего и не осталось больше. А ведь я работал тогда в затоне: около сотни различных судов было на ремонте, не одна сотня людей и дел «проходили» через меня в ту зиму. Но всё смешалось, потускнело, ушло куда-то в даль времени как отшумевший базар… А та снежно-белая вспышка «взорвавшейся» куропатки как мгновенная фотография отразилась в мозгу и осталась навсегда. Но почему, до сих пор не могу понять?

45. Человек проходит сквозь воздух, солнечный свет, траву, воду – проходит сквозь лето. Потом сквозь непогоду: дожди, туман, снег… и уходит в землю. Но зачем надо всё это проходить? Кому это нужно: самому человеку или ещё кому-то? Да и это ли главное? Главное – черезо что проходит душа? Но души материалисты в человеке не нашли.