И та самая статеечка.
«В 1914 году отца моего взяли на войну. У нас осталась большая семья, 11 человек старых и малых. Мне было всего семь лет, я являлся самым старшим из детей. Трудно нам пришлось жить. Мама, дедушка и я пахали землю допотопной сохой, которую еле тащила лошадь. Работали с раннего утра до поздней ночи; того горя я вовек не забуду. Конечно, мне не пришлось учиться в школе, прошли мои юные годы без радости. Мы не имели ни праздников, ни дней отдыха, а отдыхали тогда, когда плохая погода не давала возможности работать в поле.
Только после Октябрьской революции жизнь стала веселей. Теперь и я ликвидирую свою малограмотность».
Старательно учился Миша по вечерам.
А днём уже школил сам.
Штукатур он был мастероватой.
В каждом пальчике по таланту жило.
Начальство и кинь ему:
– Мало, Михал Ваныч, самому знатно мантулить.[157] Надо ещё и всех вокруг научить так же на отличку трудиться. Вот как будет настояще по-стахановски!
Миша мой на слово скор:
– А разве я против?
И стали ему на выучку засылать новичков.
Один за одним, один за одним. Колесом.
Вчера человек от сохи отпал.
Сегодня на соколок дерёт глаза. Что за диковина?
Поскребёт Михаил затылок, в весёлости вздохнёт, ободряюще шатнёт мужика за плечишко:
– Не бойсь. Не Боги горшки лепят. Попервах ты в оба смотри, что да как я делаю да на ум себе неси. Припасай.
Горячий в работе, Михаил рвёт с огня, гонит свои стахановские квадраты и науку новичкам подаёт.
Новички…
У этого горбатый угол. У того стена пупом. У третьего буграми. У четвёртого раствор всё валится на голову, хоть и трудолюбиво кидает на потолок. Так кидает как попыдя и как не́пыдя![158]
Каждому поясни. По сотне раз покажи.
А лучше всего сделай вместе. Всему ясный дай толк.
И трудно было, и радостно.
Многих вывел Михаил к своему ремеслу.
Кругом моему Иванычу уважительность, почёт. Хоть в рамку его да в красный угол заместо иконы…
Это уже так. Хороший человек везде надобен.
Выбрали Михаила в народные заседатели.
Однажды вертается с суда чуть не в слезах. Всего трясёт.
– Не могу! Не могу, Нюра! Как безвинного подводить под срок? Как верить этим?..
Помогаю ему снять пиджак. Лаской выспрашиваю:
– Что за безвинный?.. Кто эти?.. Собери себя. Выскажи по порядку.
Раз по разу сажает кулачиной в кулак:
– Эха, Нюрок! Какой в леших порядок! Тут навыворотку всё. Сплошной кавардак! Тут… значит… Такой тут оборот… Заводу пригнали цемент. Главный заводской инженер отряжает на станцию бригаду. На выгрузку… Уж как у них там что крутилось, только ни граммочки не сгрузили. Зато один из бригады захлебнулся цементом. Страшная смерть… Мне в этой смерти ничего не ясно. А Валяеву, судье, всё ясно. Скоренько отыскал он в своей в уголовной талмудине статьяру, скоренько наискал, кому её припаять. Инженер, оказывается, кругом виноватый! Бригада волком смотрит на инженера, мёртво упёрлась на своём: инженер нас не проинструктировал насчёт правилов выгрузки. Судья и а-а-ап: преступная халатность налицо! Инженер твердит: объяснял я им всё! А где в том их расписки? Нетушки расписок. И в мыслях не было взять. Нечем инженеру крыть… А я ему верю. У него глаза чистые-чистые… Такие глаза не врут! И не к душе мне эта бригада. Я, может, в такое зло на неё не взъехал, если б не-е… Иду в суде по коридору. Иду на заседание на своё. Ан эти архаровцы в кучку овцами столклись. Шепчутся. «…Ну, охломоны, все всё усекли? Никаких антимоний! Бьём в один гвоздок! Понятно?! Про грудное молоко – могила!»
Что за грудное молоко?
Про что именно они уговаривались молчать?
На суде каждый автоматом молотил одно и то же.