То есть чернавский батюшка унаследовал тот же приход, в котором служил когда-то отец самого Феофана Затворника. И будущий святой бегал когда-то по тем же улочкам и в той же речке купался, что и будущий советский поэт Павел Шубин.

Более того, в соседнем Ельце в 1800 году родился другой знаменитейший проповедник, епископ Православной церкви, архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий (в миру Иван Алексеевич Борисов), позднее причисленный к лику местночтимых святых.

А в недалёких Ливнах в 1871 году родился ещё один крупнейший русский богослов, православный священник Сергей (Сергий) Николаевич Булгаков, к моменту рождения Павла Шубина уже известный, в том числе, например, благодаря такой работе, как «О религии Льва Толстого».

Тем не менее, как мы видим, «гений места» никак не сказался ни на старшем Шубине, ни на его сыне, советском поэте: сколько в его стихах ни ищи – никакой, даже мимолётной, связи с трудами Феофана Затворника, архиепископа Иннокентия и Сергея Булгакова там не обнаружишь. Напротив, от отца он унаследовал иное:

И проклял я курные клетки,
И темь, где в вековую грусть
Мои неграмотные предки
Псалтырь учили наизусть…
(«Так входим в жизнь», 19 августа 1934)

С другой стороны, и святых, и религиозных мыслителей, и поэтов единила сама русская земля. Шубинское отношение к земле вполне можно определить как религиозное:

Санная дорога до Чернавска.
Вьётся,
Вьётся снежная пыльца;
Свист саней от самого Ельца,
Ветер – у лица. И – даль. И пляска
Тонкого поддужного кольца…
(«Санная дорога до Чернавска…»,
23 декабря 1941)

Те же картины на той же дороге видели в своё время и Феофан, и Иннокентий, и Сергий.

А в снегах – без края, без конца —
Древняя, дремучая побаска,
Всё звенит, всё бредит детской лаской,
Лепетом младенца-бубенца;
До зари вечерней опояска
Где-то там, у отчего крыльца.
Дальнозоркой памятью увижу
За сто верст отсюда на закат
Низкую соломенную крышу,
Вровень с ней – сугробы, а повыше —
Дым над черепичною трубою:
Башенкой белёсо-голубою
В небо он уходит, языкат…
………………………………
Родина! В подробностях простых
Для меня открылась ты однажды,
И тебе я внял кровинкой каждой
И навек запомнил, словно стих.
(«Санная дорога до Чернавска…»,
23 декабря 1941)

И видя ту зимнюю дорогу, и слыша зимний ветер у лица, и Феофан, и Иннокентий, и Сергий, быть может, испытывали те же самые, что здесь описаны, чувства, для которых просто не нашли столь же точных и сияющих слов, – да и не искали: предназначение их было иным.

Но если долго ехать по этой зимней дороге, вглядываясь в зимнее небо, можно однажды догадаться, что молитвы и этих священнослужителей, и святых, и стихи этого маловера были на самом деле об одном и том же. О любви, переполняющей человека.

Мать Павла Шубина звали Ольга Андриановна.

Она была неграмотной, но при том помнила наизусть не только народные, казачьи, малороссийские песни, но и классические стихи русских поэтов. Причём, помимо хрестоматийных Пушкина и Лермонтова, она знала живых классиков – Блока и Есенина.

Слышала – и на слух запоминала.

Удивительная, безразмерная память поэта Шубина, о которой мы не раз ещё вспомним, унаследована от матери. И его выносливость, его работоспособность – тоже.

Соседка, А.М. Подколзина, вспоминает: «Ольга Андриановна была очень трудолюбивой женщиной, никогда не знающей усталости. Она была искусной ткачихой, великолепно плела кружева. Она работала беспрестанно, даже в праздники». Время от времени, когда беременность позволяла (их в ее жизни было одиннадцать), мать трудилась на той же фабрике, что и отец Шубина, браковщицей.

Крестьянского хозяйства у Шубиных не было.