Лёшка остановил Буланчика. Вскоре на площади стали собираться люди: по одному, по двое, потом целыми группами.

Мальчик надеялся увидеть рабочих. Однако первыми на площадь вступили юнкера Александровского училища. Они шли стройными рядами с генералами и офицерами впереди, с оркестром и несли знамена, на которых было написано: «Народ и армия едины!» и «Война до победного конца!».

Потом появились торгово-промышленные служащие, потом шли учителя и еще какие-то группы. Лёшка читал лозунги: «Да здравствует Временное правительство!», «Покупайте заём свободы!», «Наша кровь вопиет о победе!».

По площади проходили всё новые и новые люди. Появились красные хоругви с желтыми кистями, новые плакаты, новые лозунги. А рабочих все не было и не было. Лёшка напрасно вытягивал шею.

– А где рабочие? – спросил мальчик у старухи.

– Милай, да где же ты ищешь рабочих, – проговорила старуха. – Ты бы ехал на Таганку или к Андроньеву монастырю. Там, говорят, рабочие.

Лёшка решил поехать.

– И я с тобой, – увязалась старуха.

Рабочих встретили за Солянкой, у моста через реку Яузу. Вперемешку с солдатами они спускались к реке по Таганской улице. А еще больше народу шло со стороны Землянки по Николо-Ямской. На мосту проходил митинг.

– Чего они? – спросил Лёшка у бабки.

– У них здесь в Февральскую революцию мастерового застрелили – Астахова, – ответила старуха. – Жандармы убили.

Все стояли с непокрытыми головами, и Лёшка снял шапку. Как и на Красной площади, здесь было много знамен и разных лозунгов. Только лозунги были другие: «Долой войну!», «За 8-часовой рабочий день!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Наконец митинг окончился. Лёшка спрыгнул на землю и подбежал к какому-то парню:

– А чего вы не на Красной площади?

– Ничего, придет время, будем и на Красной, – ответил рабочий и хитро подмигнул мальчику.

– А чего же вы празднуете?

– Празднуем? – Парень задумался. – Силушку, браток, проверяем, нашу, рабочую, ту, что и царя скинула, и еще кой до кого доберется. Понял?

– Понял, – проговорил Лёшка и помчался назад к пролетке.

Дождь успокоился, перестал моросить. Выглянуло солнце. Вначале робко, крадучись по крышам соседних домов, потом спустилось на улицы. И вдруг жгучими весенними лучами залило все: и Москву-реку, и Яузу, и идущих людей, и пролетку.

Демонстранты запели: «Вставай, подымайся, рабочий народ, иди на борьбу, люд голодный…»

«Выходит, и тут, как в Голодай-селе», – мелькнуло в голове мальчика.

Май не принес москвичам большой радости. С трех до двух фунтов в месяц сократили выдачу сахара, с фунта до трехсот граммов в день – хлеба, в два раза снизили потребление электричества. Снова, как при царе, забастовали заводы. Рабочие требовали повысить заработную плату. Так было на фабрике Ханжонкова, на слесарно-механическом заводе «Д. Людвиг и В. Кушников» и в других местах.

К концу месяца положение и вовсе обострилось. Появились призывы: «Долой министров-капиталистов!», «Никакого доверия Временному правительству!».

Лёшка и в первые дни привозил мало денег. А теперь так и вовсе. Мальчик часто возвращался домой с пустыми карманами.

– Ты что, – обозлился как-то дядя Ипат, – нынче снова ничего не привез?! – Потом посмотрел пристально на Лёшку, притянул к себе: – Крадешь деньги, стервец! Крадешь. Я тебе покраду!

Зыков все чаще и чаще стал напиваться. Бил и Лёшку, и Дуняшу, и тетку Марью. Ругался, что дорог овес, грозился продать Буланчика и выгнать Лёшку.

Единственная радость у мальчика – встречи с Наташей. Уедут они к Тверскому бульвару или к Чистым прудам, переберется девочка на козлы, возьмет в руки вожжи: «Но, пошел!» Смелая Наташа, ловкая. Бежит Буланчик, приседает пролетка от тряски по булыжной мостовой. Хорошо Лёшке!