Зоя вышла, захохотав, из комнаты и хлопнула дверью, как будто рассердилась.

Это было как раз той ночью, когда Люда, замученная своими мыслями, возвратилась домой и увидела свет в окнах у Вольских. И была поражена этим светом среди полного мрака окружающего.

Она еле пробралась в свою квартиру, куда вел иной подъезд, чем в квартиру Зои, но никак не могла заставить себя лечь в постель. Спустилась во двор, забрав сигареты, и пошла во тьме к одной из своих любимых деревянных скамеечек, спрятанной за деревьями. И там устроилась в одиночестве.

Тем не менее Зоя приходила в себя. Точнее, радость привела ее к хладнокровию. Только сладко хихикнула, вспомнив страстное желание Иры стать скорее взрослой; видимо, чтоб вовсю наслаждаться. И Зое стало приятно оттого, что она еще может «вовсю» наслаждаться, а Ира уже не может, и если атеисты правы и бога нет, то и никогда не сможет. И от этого она даже погладила себя по горлу, но потом неожиданно всплакнула.

Все-таки ей удалось относительное хладнокровие. Она сообразила, что единственный выход сейчас – бежать к изгнанному Володе, ибо Володя, не подводивший ее в мирских делах никогда, был связан с уголовным миром и знал человека, мясника, который за деньги мог правильно убрать следы убийства, то есть расчленить тело, уложить, корректно смыть кровь и т. д. Ира была весьма толста, жирок прямо растекался в ней сладкими струйками в предвкушении страстей, и такую целую девочку трудно было незаметно унести в мешке, а потом надежно выбросить.

Надо было не только расчленить, но и знать, где и как скрыть, скрыть навсегда. Нужен был профессионал. И Зоя знала немного этого Володиного профессионала Эдика, мясника из продовольственного магазина, который подрабатывал такой лихой службой. Тут же в ее голове созрел и иной план: о том, что сказать людям. Если удастся незаметно убрать тело, то надо объявить черед день-два, что Ира ушла и не вернулась. К счастью, на нее везде были плохие характеристики, в школе и в милиции; известно было, что она нередко пропадает, подолгу не возвращаясь домой.

Кроме того, не все знали, что Ира – не ее родная дочь. Если бы была родная дочь, мелькнуло в уме Зои, я бы ее ни за что не убила, даже в ярости, ведь своя плоть, своя кровь; пусть бы уж наслаждалась как могла, все-таки родная дочка. Но мужа, мерзавца, она бы прогнала.

Итак, надо было действовать. Зоя выбежала из квартиры – скорей к негодяю Володе.

Одна, как черная точка, она унеслась со двора на улицу, где что-то мутно светилось впереди…

Люда же за деревьями докуривала свою сигарету. Она не заметила бегства Зои, и та не заметила ее. Но вдруг Люда почувствовала: по двору кто-то движется. Темная, огромная, еле видная – но почему-то, как ей показалось, лопоухая фигура. То был Мефодий; она знала все странности его походки, когда он иногда шел, как бы не видя людей и предметы, всматриваясь только в их тени. Мефодий медленно, крадучись, пробирался к подъезду, где жили Вольские. Весь старый деревянный дом с его обитателями молчал. Казалось, не было жизни.

Люда вдруг встала. Тихонько, как бы стараясь не существовать внешне, она незаметно следила за Мефодием, не зная, куда он ведет. Тот ступал тоже тихо, но уверенно. Уходя, Зоя погасила свет в комнате убитой, и окно ее на втором этаже теперь чернело своим провалом, словно зазывая внутрь.

Мефодий походил под этим окном, наподобие вытянутой кошки, ставшей вдруг статуей. Люда замерла за деревом. Ей отчего-то казалось, что у этой фигуры виднеются уши, и сам Мефодий – в ее глазах – более походил на черную затвердевшую тень с сознанием в голове. Вдруг фигура подпрыгнула и какими-то непонятными Люде путями стала взбираться – устремленно и хватко – наверх к Ирининому окну. Взобралась быстро и замерла там, похожая на охотника за невидимым…