Александр уже всё понял: «Кажется, провокация», – пронеслось в голове.

Парень, как мог, ответил:

– В бытовке, мы, это, ну, они, в общем… меня послали вас пригласить…

– Не в женской бытовке-то хотя бы, а? – произнёс Ковальский и отметил про себя: «Завожусь, кажется… Но не тютей же сейчас быть? Слопают».

Они вошли в бытовку. У стола, выдвинутого на просторное место меж шкафов, шесть человек. Так хорошо пахло свежеиспечённой картошкой и горячей колбасой! Идиллия, да и только!

«Вот, черти, и машинисты здесь, и насосчики. Все рабочие места ослаблены, по одному человеку осталось. Рисковые ребята, однако! Случись неполадка, оперативности в переключениях не будет. Недалеко до беды!»

– Товарищ начальник, – от стола выдвинулся кареглазый, с широким плоским лицом Фёдор Абдулатипов. – По маленькой перед картошечкой, уважьте и не судите строго!

Фёдор говорил вкрадчиво, тихо. Смотрел цепкими глазами нагло и выжидательно.

«Только дай коготку увязнуть – по локоть оторвут. Выпей раз, второй уже не откажешься, либо не сможешь запретить. Проверяют, черти», – пронеслось в голове. Спросил:

– Что это? – и указал на бутылку из-под молока в центре стола.

Он угадал ответ.

– Спиртяшка заводской, но не думайте, что так себе. Перетроенный – три раза перегоняли, по Менделееву. И очищенный – есть умельцы.

– Есть, есть, – подтвердили остальные чуть ли не хором.

Ковальский увидел, что форточка напротив открыта. «Только бы попасть – тогда будет эффект, а если в оконный переплёт или в стекло – конфуз».

Фёдор, перехватив его взгляд, враз понял: разливать не придётся. Потянулся за бутылкой, но Ковальский опередил, ухватив цепко пальцами за самую макушку, вырвал её из окружения душистой закуски.

– Хорошие мои! На природе, после работы с вами с удовольствием, а сейчас…

– Не попадёте! – упредил его Фёдор.

Все разом уставились на форточку.

– Какой натюрморт пропадёт, – дурашливо простонал парень, который звал Ковальского в бытовку.

Стол шириной в метр и от него до стены больше двух. Ковальский, приняв бутылку из левой руки в правую за донышко, пообещал:

– Фёдор, беги, если с той стороны поймаешь – твоя. Возражений нет?

– Нет, начальник, не побегу – бутылка здесь грохнется.

– Посмотрим! – лицо у Ковальского хищно дёрнулось.

– Посмотрим, – как эхом, отозвался Абдулатипов.

Казалось, о выпивке забыли. Бытовка превратилась в маленькую спортивную арену с болельщиками. Хитрец Фёдор, поняв, что Ковальский всё равно пить не будет, увёл всех от общего поражения на одном поле, чтобы взять реванш на другом.

– Давайте! Чё медлите?!

Он ждал обструкции молодого начальника. Ковальский, не размахиваясь, как ядро, от плеча, толкнул бутылку в форточку. В мёртвой тишине прозвучало:

– Это последнее толкание ядра, второго раза не будет. Понятно?

Фёдор нашёлся первым – действительно, шельма! Захлопал в ладони. Его нестройно поддержали остальные.

Ковальский вышел.

Никогда «перекуса» больше в своей смене он не замечал.

Вскоре в одну из дневных смен диспетчер завода сообщил Ковальскому, что Самарин приглашает его после работы к себе.

…Александр вошёл в приёмную директора. Там была ещё одна дверь, чуть поменьше, нужная Александру. Не успел заговорить, как секретарь приветливо пояснила:

– Валентин Сафронович предупредил о вас. Как освободится – доложу. Садитесь. У него сейчас гость из Москвы.

Ковальский сел, огляделся. После приёма на работу и разговора у директора больше в этом светлом официальном помещении он не был. Но секретарь его запомнила. Это Александр отметил.

«Росточком ей, наверное, директор до плеча не достанет», – только успел расслабиться Ковальский, как дверь открылась и вышли два высоких, статных, улыбающихся человека. Самарин, прижимая ладонью рассыпавшуюся рыжую шевелюру, энергично говорил: