почтут немые обитатели глубин
и сердцу снова нужен господин,
чтобы продать его, как продавал Иуда,
и отрицать его и, низведя в ничто,
остановиться перед выбором великим,
вновь обратившись просветленным ликом
туда, где чувства новые и новые молитвы
заставят снова буйствовать его.
Потоп
набросил небосвод на лица жертв свой плащ,
и снизошла вода на крыльях грома
в хрустальных змеях струй
прозрачными ногтями
вцепилась в листопад
– и порвала листву
и заметалась с плеском под ногами
язык ее слизнул все краски с улиц
и растворил в гортани пенной слюнкой
чудовище воды подмыло стены
– и погналось за собственным хвостом
спокойствие!
поближе к сердцу жарко
копченых языков огня не жалко
шипят желанья на сырой траве
и так прозрачна, лжива и доступна
сухая страсть в объятиях воды
Второй потоп
наполнен, уходящий тяжестью в песок,
ты попрощался с поздними цветами,
с камнями, где вскипает очиток
стекают слезы с глаз, ресничными зонтами
прикрывшими весь череп, и встает
надбровие рыдающим цунами
и пережить возможно ли потоп,
когда ковчег былым столь перегружен
и флаг разорванного неба хлещет топ?
о той, об этой вспоминая, этим
себя отдать пытаясь – кто мог знать,
что содержание, расплесканное летом,
оборотит поток воспоминаний вспять,
и вряд ли удается рассказать
о мелодичности однообразных дней
тоскливых,
коктейле неба с желтою оливой,
о том, что составляет в целом
неповторимость человека,
о прищуре
глазного уголка
пленительного ящера горы
все рассказать, особенно когда
ступня предгрозовая тишины
зависла над заброшенным селом, и струйки
песка, стекающего с пальцев, шепчут
еще одно смешное имя бытия
«Эту старую кожу, местами порванную…»
Эту старую кожу, местами порванную,
набросив на плечи души,
выходишь в мертвый утренний дождь ощущений.
Затерявшуюся в складке, сломанную сигарету
дыхания
Зажигаешь быстрой спичкой открытого глаза.
Кепку черепа с густым козырьком
накинув на сновидения, как на насекомых, которых
усердно
ловил в детстве.
Выходя
на
чужую
улицу,
враждебную
улицу.
Когда станешь домоседом?
Когда больше никогда не придется
надевать эту вышедшую из моды одежду,
пропахшую пробуждением?
Просыпающийся облачается в себя
спросонья на левую сторону.
Всегда на левую сторону.
«Я возвращался домой по улице темной…»
я возвращался домой по улице темной,
словно танцор – по минному полю
каждый шаг был выверен – но и рискован,
каждый удар сердца – грозил детонацией
я увидел огненную черту – поперек улицы,
и за ней – уходящих вдаль юных героев,
пишущих кровью имена женщин
на стеклянных стенах
узкого и мрачного коридора
отягощали карманы невыполненные планы,
но головы, как аэростаты – тянулись
к высокому небу,
искривляли лица злокачественные пороки –
так долго сердце жило на воде и хлебе
оглянувшись назад – я вдали увидел
робко ступающих – по моему следу
я понял – я должен лечь поперек
и загородить проход усталым телом
девушки, строящие на песке воздушные замки
великой жертвы,
юноши, выкрикивающие пункты обвинения
– о, я должен быть последним и первым!
и я упал на черте – не дойдя до дома,
и увидел – стекленеющими глазами:
они шли по следу – ничего не заметив.
переступая через тело ногами.
Предел
Достигнув предела пути,
Я оглянулся, чтобы описать путешествие
Лицам, пославшим меня сюда.
Хоть в дороге мне снились иные сны,
Чем вам, оставшимся дома,
Хоть увидел я столько лиц,
Что я лица родных не вспомню –
Вид стены, преградившей мне путь
Вдохновляет меня на поэму.
Стена, как и положено старой стене
В романтических образах,
Может быть описана так:
Темная зелень плюща,
Взирающая на путешественника,
Трещины, давшие обиталище
Скорпионам, тарантулам, сороконожкам,
Яркая зелень берез,
Налипшая на глаза,