В 1628 году приехал в Москву за милостынею так называемый метаморфосский митрополит Неофит. Он привез рекомендательную о себе грамоту Анхиальского митрополита Христофора, который по поручению московского правительства присылал в Москву сведения о всех просителях милостыни. Христофор в своей рекомендательной грамоте называет Неофита митрополитом «от области Ганской», выражается о нем, что он «брат и сослужебник нашего смирения, труждался и скорби многие принял» из-за казаков, которые приплыли к его городу и хотели выжечь его, но по просьбе митрополита пощадили город и только перебили всех турок. После турки обвинили митрополита в заговоре с казаками и предали его всевозможным истязаниям, от которых митрополит избавился только благодаря окупу. Анхиальский митрополит особым письмом просит за Неофита и так называемого Новоспасского келаря грека Иоанникия, пользовавшегося особым влиянием при московском дворе. И сам Неофит писал к Иоанникию, что он друг друзьям его, почему и просит его прийти к себе, «а я тебе поведаю тайное доброе слово, и что у нас обрящем, будем и тебе давати». Неофит был торжественно принять царем и получил от него обычные дары. Он уже готовился представиться, [С. 236] по обычаю, Филарету Никитичу, как на него последовал донос со стороны сопровождавших его архимандрита Нектария, келаря Симеона, архидиакона Феоны и приехавшего вместе с ним архимандрита афонского Дионисиева монастыря. Доносчики заявили, что Неофит был в городе Ганском тому лет пять назад митрополитом, но потом Константинопольский патриарх Кирилл Лукарис, вместе с собором, отставил его от митрополитства и сан с него снял за то, «что он на Кирилла-патриарха всякое зло умышлял и патриаршества под ним подыскивал, чтобы ему быть на его месте патриархом. Да у него же был племянник во диаконех, рожеем чист, и он-де того своего племянника-диакона отдал турскому царю сам своею волею, и турской царь того диакона обусурманил и учинил его у себя ближним человеком – казначеем, и ныне племянник у турскаго казначей». Сделал это митрополит для того, чтобы с помощью своего племянника низвергнуть Кирилла Лукариса и на его место самому сделаться патриархом; узнав о чем, Лукарис «отставил его от митропольи, и сан с него святительский снял с собору, и служити ему запретил, и проклял его собором». После этого Неофит ушел из Константинополя «бегом», иначе быть бы ему «за свои дела отдану на каторгу или в воду посажену». Удалившись из Константинополя, Неофит жил в Синопе. Тамошний митрополит его не благословлял и служить ему не велел, «а будучи-де он в Синопе, продавал питье шарал, и пиво, и мед, да камешки заноски». Доносчики говорили, что «митрополит взял с собою гречанина, мирского человека, и, приехав в Киев, положил на него чернеческое платье, и говорил ему, что ему так ехать прибыльнее – милостыни на Москве дадут больше, а ему из тое милостыни взять у него половину. А из буданской земли взял он с собою бусурманина, родом кизыльбашские земли, и велел ему называться, едучи дорогою, хрестьянином и здесь на Москве зовут его хрестьянином греческие веры, а он-де бусурманин и окрещен не бывал». Кроме того, все старцы показывали, что в Путивле у митрополита пропала мантия и он по этому случаю был очень сердит и говорил про государя [С. 237] и про патриарха «непригожие речи» и их, великих государей, проклинал и с милостынею, «а говорил: того-де мне не дадут, что я потерял». «А приехав в Москву, говорил про Московское государство и христьянскую веру непригожие речи – только-де на Москве и веры, что звонят в колокола много, а иного нет ничего». Обвиняли еще митрополита и в том, что будто бы «в дороге до Путивля и в Путивле он мясо ел и Седьмой Собор святых отец проклинал, а говорил: кто заповедал чернецам мясо есть?»