Вот, брился, порезался…
(Свет гаснет.)
ЗИГЗИГЗЕО
ЗИГЗИГЗЕО сидит на стуле, руки-ноги в стороны, голова свесилась, как неживая. Поднимает голову, недоуменно оглядывается.
Сегодня просыпаюсь
и чувствую: разобран весь, развинчен.
Рука – отдельно. И нога – отдельно.
И голова болтается. И мыслей
не соберу – куда-то раскатились.
Ну, думаю, завистники, враги
во сне меня на части разобрали.
А вечером придут еще друзья!..
Пока не растащили по деталям,
скорей себя свинчу и соберу.
(Из-под стула достает разные инструменты.)
Тут надобен слесарный инструмент.
Так! плоскогубцы, молоток и клещи…
Ключ гаечный, шурупы и винты…
А как же мысли собирать? В кулак!
Или ловить на клейкую бумагу?
Прихлопнешь полотенцем, а она
уж не живет… Все мысли разлетелись…
Вот и не знаю… Это я о чем?
(Задумывается.)
Да! голову сначала привинчу,
Но надобно найти ее сперва.
Где голова?.. Серьезно, кроме шуток.
Я помню, здесь на тумбочке лежала…
А с чем там на полу играла кошка?..
Нет, голова – не пуговица, не брошка…
Товарищ – на минуточку… У вас
случайно – не моя?.. Нет?.. А похожа…
Эй ты – в берете! Голову отдай…
Да не моя, сам вижу… Пошутил…
(Ищет.)
Тут нет… Здесь – тоже… Может быть – в углу?
(Выметает из угла мусор.)
Какие-то бумажки, пробки, стружка.
Допустим – содержимое. Но где же
сама шкатулка?.. Не соображу.
(Пауза.)
А! поживу пока без головы.
Ведь есть же безголовая селедка
копченая в продаже – и берут.
А руки где?.. По счастью, руки – тут.
Вот правая. Рычаг и семафор,
который изначально указует
высоким жестом, подражать которому
стремится всякий юноша, который…
(Прикручивает правую руку.)
Ура! Живет и действует. Моя!
Теперь поставить надо каждый палец
на место и защелкнуть на замок.
(Щелкает пальцами поочередно. Боксирует правой.)
Можно сказать, вооружен рукой.
Безрукий или устрица теперь
Мне могут позавидовать, возможно.
Безрукий, правда, может бить башкой
иссиня-бритой и хватать зубами,
и раковина створками кусать.
Но быстрота, маневренность не та.
Да! правая – серьезная рука.
Вот левая, ее не одобряю.
(Небрежно прикручивает левую руку.)
Пусть. Как у всех. Но думать не моги.
Я слышал. Мне рассказывали. Точно —
для них и лагерь в Коми АССР.
Бетонная ограда! вертолеты!
Там левыми все скованы попарно,
а правыми ударно рубят лес…
Инакомашущие! надо же – инако —
подписывающиеся! Собака
и та его понятливей. Однако
и кличка нехорошая: левша…
Спаси и огради меня Начальство!
От левых я подальше. У меня
вообще-то обе правых. Если надо,
обеими руками крылышкую.
Меня еще не просят, я сдаюсь.
Так и хожу с поднятыми руками
по улицам, плечом толкаю двери,
здороваюсь решительным кивком.
Меня не запугаешь – карандаш
держу в зубах, привык за много лет,
зато и видят: чистые ладони…
Привинчивать мне ноги или нет?
Есть ноги, побежишь куда-то сразу —
на улицу. Наедет мотоцикл,
спасибо, изуродует… Они же
летят, как сумасшедшие, всегда.
Или облава в проходном дворе.
Облава на собак, а ты попался,
недаром у тебя – собачья шапка.
Запрут в сарай с полдюжиной дворняжек,
доказывай потом, что ты – не пес.
Спокойней – дома… Да! подумать могут,
что ты уже и по родной земле
ходить не хочешь, так избаловался,
Париж тебе – и Лондон подавай!
(Привинчивает ноги.)
Нет лучше ноги – даже обезьяньи,
а еще лучше – длинные протезы
суставчатые – пластик и железо
несут. Куда – не знаю. Не свои.
Как хорошо! Собрал себя. Все пальцы
нашел и яйца уложил в мошонку.
Могу еще собрать чужие мысли —
с чужими жить, конечно, веселей.
(Танцует.)
Но отчего я странно так танцую,
как будто кто-то дергает меня
за ниточки? Обеими ногами
подскакиваю, знает я – паяц.
Я – лягушонок, знает – кенгуру.
Я семь кузнечик, прыгаю покуда.
Шутить – опасно, прыгать – тоже худо.