В глубине одного из шкафчиков обнаружилась чистая тарелка. Ну, хоть что-то.
С полчаса она смотрела сериал, но так и не увлеклась сюжетом, потому что не было сил вникать; вымыла волосы, походила из комнаты в комнату, сгребла в одну кучу всю почту, разобрать которую решила потом, возможно, даже завтра, после чего встала возле кровати на колени и вытащила чемодан.
Истёртая старая кожа в выцветших наклейках – КАИР, АДДИС-АБЕБА, ФРАНКФУРТ, – на самом деле не было никаких причин его прятать. Папа появлялся на Фриггагатан очень редко, да и к тому же он, вероятно, не узнал бы чемодан, в котором Сесилия Викнер перевозила свои вещи из Швеции в Эфиопию в конце шестидесятых. Он долго стоял на чердаке в доме бабушки и деда, пока несколько лет назад Ракель тайком не притащила его сюда. Нашла она его случайно, во время одной из своих подростковых вылазок на чердак.
Тогда в чемодане лежали детские вещи из шестидесятых, аккуратно сложенные, принадлежавшие, очевидно, кому-то из младших детей, а потому не представлявшие никакого интереса. Но на внутренней стороне крышки было написано «СЕСИЛИЯ ВИКНЕР * 1968» печатными буквами детской рукой: пятилетний ребёнок готовился к поездке на другой континент.
Сейчас в чемодане хранились вещи, оставшиеся у Ракель от матери. Ракель открыла замок и начала перебирать содержимое. На самом верху лежало изумрудно-зелёное шёлковое кимоно с узором в виде белых перьев. Подол потрёпанный, на одном из рукавов тёмное пятно величиной с ладонь. Ракель смутно помнила, как мать наклоняется к ней, берёт на руки и она оказывается в облаке прохладного, шепчущего и шелестящего шёлка. Ещё там была футболка с принтом STOCKHOLM MARATHON 1992, столько раз стиранная, что хлопок стал тонким, как бумага; карманное издание «Чёрная кожа, белые маски» [39] без задней обложки и с рассыпающимися страницами, покрытыми карандашными пометками, с птичками на полях; а ещё пара старых шиповок из семидесятых или восьмидесятых.
И тетради в чёрных клеёнчатых обложках, всего одиннадцать штук.
Других бумаг после исчезновения матери Ракель не нашла. На чердаке дома хранились полдюжины коробок, на которых рукой Мартина было написано вещи Сесилии, и Ракель тщательно пересмотрела содержимое каждой. Там были в основном всякие мелочи и одежда. Книги отец оставил на полках квартиры на Юргордсгатан, возможно, потому что было бы сложно перевезти куда-то тысячи томов, или потому что книги были частью общей истории супругов Берг. На дне одной из коробок лежали клеёнчатые тетради.
В надежде понять её Ракель прочла всё, что опубликовала мать. Первый раз в подростковом возрасте, и мало что поняла. Слова – слова с другого края пропасти – обладали особой силой, но ничего не объясняли тринадцатилетней Ракели, которая, закрывшись у себя в комнате, искала значения слов парадигмальный или дискурс с таким чувством, будто она делает что-то запретное. В гимназии Ракель предприняла новый заход – вооружившись эспрессо в кафе «Ява», начинала читать, но прятала книгу всякий раз, когда рядом появлялся кто-нибудь знакомый, а происходило это почти непрерывно. На протяжении нескольких лет она читала одну главу здесь, другую там, загибала страницы, оставляла на них круги от кофейных чашек, читала, когда не спалось, забывала, где остановилась, и начинала сначала; как-то сослалась на один из текстов в школьном сочинении, но передумала за пять минут до конца урока и сдала работу, вычеркнув весь абзац целиком.
Первая книга «Атлантический полёт» была сборником эссе об исторических персонажах, которые так или иначе вызывали у Сесилии восхищение. Их общим знаменателем было бескомпромиссное отношение к жизни и те жертвы, на которые им приходилось из-за этого идти. Эссе, давшее название всему сборнику, посвящалось Амелии Эрхарт, первой женщине-авиатору, перелетевшей Атлантический океан и пропавшей без вести в Тихом океане в 1937-м. Далее Сесилия обращалась к Лу Андреас-Саломе, наиболее известной в качестве музы и друга великих мужчин; пианисту Гленну Гульду, чья эксцентричность порой воспринималась как истинное безумие; философу Людвигу Витгенштейну, чьи дневники Сесилия перевела и писательнице Анаис Нин, она в то время была актуальна благодаря своему знаменитому «Инцесту».