Мартин прочитал со случайного места.

Он сидел, глубоко погрузившись в свою книгу, и, видимо, даже не заметил, что она вошла. И заметила ли она его присутствие, подняла ли взгляд, который, он знал это, был туманным и ясно-синим, как небо осенью или море весной, потому что всё её существо, казалось, пребывает где-то в другом месте. Никто не знал, о чём она мечтает и

Он не мог вспомнить, когда он это написал. Должно быть, давно.

Прочёл ещё несколько строк и вернул рукопись в самый низ стопки бумаг. Потом снова вытащил и швырнул себе на письменный стол.

Элис ел быстро и односложно отвечал на все вопросы, с помощью которых Мартин пытался завязать разговор. Потом сын скрылся в своей комнате, откуда раздались первые дрожащие аккорды «Амстердама» Жака Бреля. Через полчаса Элис вышел, облачённый в рубашку с галстуком-бабочкой и твидовые брюки на подтяжках. Он всегда тщательно следил за обувью, расшнуровывал и зашнуровывал, не занашивал до состояния, когда ботинки или туфли теряли форму и разваливались.

– Ты куда?

– На улицу, – ответил Элис.

Мартин рассмеялся. Элис явно не понял почему.

– Есть книга, которая называется… Черстин Торвалль, – начал Мартин, но сын, не ответив, надел куртку. Даже не куртку, а ветровку. Слишком тонкую для раннего апреля.

Мартин услышал собственный голос:

– Ты не хочешь одеться потеплее?

– У меня есть шарф, – ответил Элис.

Мартин простоял у окна ещё какое-то время после того, как спина Элиса в слишком лёгкой куртке скрылась из вида. В голове вдруг возникла строчка из того романа: её взгляд был туманным и ясно-синим.

Надо выбирать либо одно, либо другое. Туманным и ясным одновременно быть нельзя. Густав обычно читал такие куски и просто сыпал превосходными степенями:

– Супер. Я действительно так считаю. Не хватает единственного, ты… тебе нужно это дописать до конца.

Мартин отыскал телефон и снова набрал номер. Прождал не меньше пятнадцати гудков на случай, если Густав, пойманный вдохновением, не мог сразу прервать работу, или потому что только что вышел в туалет. И автоответчика нет. В любой коммуникации не с глазу на глаз Густав был совершенно безнадёжным. Но при встрече всегда так искренне каялся, что на него нельзя было сердиться долго.

Недоверие Густава к развитию техники чисто теоретически заслуживало восхищения, но на практике последствия могли быть весьма печальными. Лазерные диски он отверг задолго до того, как их стали отвергать все. Дома у него стоял телефонный аппарат образца 1987 года, с большими кнопками, который ему нравился, потому что там был достаточно длинный шнур, чтобы прижать трубку к плечу подбородком и продолжать работать. Он так и не обзавёлся компьютером, у него не было ни электронной почты, ни мобильника. Иногда эти факты упоминались в статьях о нём, Мартину казалось, что журналистов они, с одной стороны, восхищают, а с другой – заставляют заподозрить некую патологию (ибо кто же откажется от предлагаемого интернетом сёрфинга на волне вечности?). Ни о каком принципиально враждебном отношении к технике и ко всему новому речь не шла. Густаву просто было неинтересно.

– Но в гугле ты можешь найти всё что угодно, – сказал Мартин.

– А зачем?

– Ну, не знаю. Тебе может понадобиться что-то срочно проверить. Или ты захочешь изучить повадки гусеобразных птиц. Или на тебя внезапно нападёт страстное желание пересмотреть все работы Дантана.

– Тогда я пойду в библиотеку. И, кстати, у меня, кажется, где-то есть каталог выставки Дантана. Я могу посмотреть его. А на гусеобразных птиц мне плевать.

– Это просто пример. Ты мог бы отправлять электронные письма. Поддерживать связь с людьми.