– Мне говорили о черепахах.

– Я таких деликатесов не ем. Ведь я живу в глуши и много работаю. У нас все по-домашнему. Работают у меня славные негры, они прекрасно стряпают. Самые старые помнят еще моего деда.

А, так он из Южных Штатов! Сомс слыхал, что жители Южных Штатов – джентльмены. И не забыл «Алабаму»[10] и как его отец Джемс говорил: «Я так и знал», когда в связи с этой историей правительство получило по носу.

В молчании, наступившем, когда подали поджаренный хлеб с икрой, были ясно слышны шаги Дэнди по паркету.

– Вот единственное, что он любит, – сказала Флер. – Дэн, ступай к хозяину! Дай ему кусочек, Майкл.

И она украдкой посмотрела на Майкла, но он не ответил на ее взгляд.

Во время путешествия по Италии Майкл переживал свой подлинный медовый месяц. Под влиянием новой обстановки, солнца и вина Флер словно отогрелась, не прочь была покутить, охотно отвечала на его ласки, и Майкл впервые со дня женитьбы чувствовал, что та, кого он любит, избрала его своим спутником. А теперь явился этот американец и принес напоминание о том, что ты играешь только вторую скрипку, а первое место принадлежит троюродному брату и первому возлюбленному. И Майкл чувствовал, что снова оторвали чашу от его уст. Флер пригласила молодого человека, потому что тот связан с ее прошлым, в котором Майклу не отведено места. Не поднимая глаз Майкл угощал Дэнди лакомыми кусочками.

Молчание нарушил Сомс:

– Возьмите мускатный орех, мистер Уилмот. Дыня без мускатных орехов…

Когда Флер встала из-за стола, Сомс последовал за ней в гостиную, а Майкл увел молодого американца в свой кабинет.

– Вы знали Джона? – спросил Фрэнсис Уилмот.

– Нет, ни разу с ним не встречался.

– Он славный человечек. Сейчас он разводит персики.

– И думает заниматься этим и впредь?

– Конечно.

– В Англию не собирается?

– В этом году нет. У них прекрасный дом, есть лошади и собаки. Можно и поохотиться. Быть может, будущей осенью он приедет с моей сестрой.

– Вот как? – отозвался Майкл. – А вы долго думаете здесь прожить?

– К Рождеству хочу вернуться домой. Я думаю побывать в Риме и Севилье. И хочу съездить в Вустершир, посмотреть дом моих предков.

– Когда они переселились?

– При Вильгельме и Марии[11]. Были католиками. Там хорошо, в Вустершире?

– Очень хорошо, особенно весной. Много фруктовых садов.

– О, вы еще здесь что-то разводите?

– Очень мало.

– Я так и думал. В поезде, по дороге из Ливерпуля, я смотрел в окно и видел прекрасные луга, двух-трех овец; но не было людей, работающих в полях. Значит, теперь все живут в городах?

– За редкими исключениями. Вы должны съездить в имение моего отца; в тех краях еще можно найти одну-две брюквы.

– Печально, – сказал Фрэнсис Уилмот.

– Да. Во время войны мы снова начали сеять пшеницу, но затем бросили это дело.

– Почему?

Майкл пожал плечами.

– Непонятно, чем руководствуются наши государственные деятели. Когда они у власти, им плевать на земельный вопрос. Как только они попадают в оппозицию, так начинают о нем трубить. К концу войны у нас был первый воздушный флот в мире и земледелие начало было развиваться. А как поступило правительство? Махнуло рукой и на то и на другое. Это трагично. А что разводят у вас в Каролине?

– В наших краях возделывают только хлопок. Но теперь нелегко на этом заработать. Рабочие руки стоят дорого.

– Как, и у вас то же самое?

– Да, сэр. Скажите, иностранцев пускают на заседания парламента?

– Конечно. Хотите послушать прения по ирландскому вопросу? Я могу устроить вам место на галерее для знатных иностранцев.

– Я думал, англичане – народ чопорный, но у вас я себя чувствую совсем как дома. Этот старый джентльмен – ваш тесть?