Не случайно английским учёным-агностиком XIX века Томасом Генри Гексли была выявлена закономерность, согласно которой всякая истина рождается как ересь и умирает как предрассудок.

Иные объясняют это тем, что расширяются горизонты науки, но эзотерики знают: объясняется это тем, что изменилось пространство, породившее в прежнем своём состоянии эти «устаревшие» истины.

Есть среди эзотериков и те, кто владеет секретами изменения определённых характеристик пространства в нужном им месте для получения задуманного ими результата.

И тогда они начинают вытворять такие чудеса…

Местный житель указал дорогу к старой ведьме, как показалось Игнату, с типичной деревенской бестолковостью:

– Под сосной.

Уточнить Игнату не удалось: «абориген», буркнув те странные два слова, отмахнулся от Игната, как от чёрта, и поспешил прочь.

Игнат побрёл по единственной в этой деревне улице, надеясь получить от кого-нибудь более внятный ответ, но улица была безлюдна. Только собаки сердито облаивали его, когда он проходил мимо охраняемых ими дворов, да куры с показной деловитостью бродили по пустынной проезжей части.

Какая отупляющая скука!

Свежесть деревенского воздуха слегка портили запахи навоза. На тропинке, заменяющей тротуар, то и дело попадались лепёшки коровьих испражнений разной степени свежести, вокруг самых «свежих» плотно роились жирные зелёные мухи.

Начитавшись разных книг по эзотерике, Игнат решил перейти к её освоению. Для начала он решил присмотреться (негласно) к самым примитивным её носителям.

А что может быть примитивнее шаманов и деревенских колдунов?

Шаманы далеко, а деревенские колдуны поблизости, и у Игната перед ними преимущество: он напитался такими теоретическими познаниями, которые и не снились жителям сельской глубинки.

А вот и ещё одна странность деревенского быта: на самом крайнем подворье прямо возле старенькой хатёнки не менее старая сосна. И вдруг Игнату вспомнились слова неразговорчивого местного жителя о том, как найти старую колдунью: «Под сосной».

Подворье старой колдуньи огорожено ветхим штакетником с облупившейся краской неопределённой расцветки. Перед оградой – лавочка, на ней, как квочки на насесте, четыре «деревенские кумушки».

«Видимо, из тех, которые всё про всех знают, а о том, чего не знают, строят свои твёрдые (от слова твердолобые) догадки. И чем гаже те догадки, тем они им и слаще».

При приближении Игната «квочки-кумушки» перестали кудахтать между собою, насторожились, а когда Игнат направился прямо к калитке, нахохлились и заквохтали, перебивая одна другую:

– Молодой человек! Вы куда это?!

– Здесь очередь!

– Здороваться надо!

– Сразу видно: городской, невоспитанный!

Игнат принял смиренный вид:

– Здравствуйте, тётушки-голубушки! Спасибо, что не побрезговали разговаривать с пришлым человеком, а то один ваш земляк напугал меня своим поведением, кинулся от меня, как от прокажённого. Так я уж подумал, что тут так принято.

«Тётушки-голубушки» смилостивились. Вежливость Игната пришлась им весьма по вкусу, и они тут же повели опрос с пристрастием (страсть к любопытству в них закипела, забулькала, запузырилась).

Игнат прикинулся простодушным, стал отвечать «словоохотливо, но с дурашливой деревенской бестолковостью». Его опасения о том, что «кумушки» почувствуют фальшь и обидятся, оказались напрасными. Взятый Игнатом дурашливо-свойский тон им настолько понравился, что они приняли его за своего.

– Да ты, никак, деревенский?

Игнат охотно поддакнул и, чтобы не попасться на вранье, стал засыпать их вопросами о том, какой подход надо иметь к колдунье, как к ней обратиться, как и чем отблагодарить.