Огюст вздохнул:

– Боюсь, что мсье Бетанкур тоже. Такое уж лицо! Вы ему скажите, пожалуйста, что я не мальчик, как он, возможно, думает.

– Скажу, скажу, – смеясь, пообещал Филипп Филиппович.

Через некоторое время молодые люди дружески распрощались, и Огюст зашагал пешком по направлению к Конюшенной площади, неподалеку от которой, в одном из самых дешевых трактиров, находилось его нынешнее пристанище.

По дороге ему, как назло, все время попадались навстречу лотошники с пирожками и торговки сластями, вертевшие перед собою разноцветные связки пряников, и он мысленно посылал их ко всем чертям, ибо все его мужество ушло на угощение господина Вигеля, как и, увы, почти все содержимое его кошелька.

Когда он сворачивал с Невского проспекта на набережную Екатерининского канала, навстречу ему вдруг вывернулась летящая во всю мочь лошадиной четверки карета. Проезжая часть была в этом месте довольно узка, и ее почти целиком покрывали лужи, оставшиеся после недавно прошедших обильных дождей. С ужасом увидев широкий веер брызг, окруживший карету, Монферран шарахнулся от нее в сторону и почти вплотную притиснулся к стене дома. Однако брызги достали его, и несколько капель грязи задрожали на рукаве его фрака.

– Невежа! – закричал молодой человек вслед кучеру, одновременно выхватывая из кармана платок, чтобы успеть смахнуть капли, покуда они не впитались в ткань.

Карета остановилась. Из нее высунулся и обернулся назад господин в светлом цилиндре, с благообразным и тонким лицом, окруженным, будто клубами дыма, густыми, мастерски подвитыми бакенбардами.

– В чем дело, мсье? – спросил он с тем великолепным парижским произношением, которым, как успел убедиться Огюст, отличались все русские аристократы. – Мой кучер вас задел?

– Чуть не раздавил! – воскликнул архитектор, поспешно закончив манипуляцию с платком и убирая его, чтобы не выдать истинной причины своего отчаянного возгласа. – Велите ему, мсье, лучше смотреть на дорогу, не то ваша карета кого-нибудь да сшибет!

– Извините меня! – проговорил седок и, задрав голову к козлам, что-то коротко и негромко сказал кучеру, отчего тот побледнел и начал было какую-то робкую фразу, но хозяин оборвал его еще более кратким и на сей раз просто угрожающим окриком, после чего вновь обратился к Огюсту:

– Однако же, мсье, рад, что так удачно обошлось. Не беспокойтесь, я накажу этого разиню.

И тогда Огюст вдруг вспомнил, в какой стране он находится, и понял, что кучера ожидает не вычет из жалованья и даже не сердитая хозяйская затрещина, а наказание, очевидно, совсем иное…

– Ради Бога, ваша светлость! – вскрикнул он, успев рассмотреть на дверце кареты княжеский герб. – Прошу вас, не надо никого наказывать! Ваш кучер не виноват, я сам зазевался… Он ехал, как то положено, но я задумался и вышел из-за угла прямо вам навстречу.

Седок посмотрел на архитектора с некоторым удивлением, потом улыбнулся одними кончиками губ и пожал плечами:

– Как вам будет угодно, мсье. Но за что же тогда вы обругали меня?

– Не вас, а как раз кучера, и ни за что, а от досады, что пришлось так шарахнуться… Примите мои извинения, если отнесли это на свой счет.

– Я не обижен. – Господин в цилиндре учтиво кивнул и хотел уже захлопнуть дверцу, но вдруг спросил с интересом: – А вы, простите меня, недавно приехали в Петербург?

– Меньше трех недель назад, – ответил молодой человек. – А это так видно?

– Не особенно, однако же… Вы из Парижа?

– Да.

– И вероятно, службу себе ищете?

– Ищу, – ответил Огюст, несколько уязвленный неделикатной проницательностью хозяина кареты. – Однако если ваша светлость хотели предложить мне место учителя или гувернера, то это мне не подходит. Я архитектор по образованию.