– Наверное Еська из тридцать пятого, – Ксения выглянула наружу через щель в заборе, – Точно она. Горлопанка, – и снова закрыла глаза.

Когда всё стихло и поток достиг церкви, она выбралась с заброшенного участка и продолжила свой путь на юг, к озеру. Ксения редко оказывалась в деревне в такие моменты. Реже, чем ей бы хотелось. Дома за оградами смотрели на неё пустыми, мрачными глазами окон, открыв косые пасти дверей. В деревне никто не закрывал двери, ведь все знали, что пока идёт служба, по улицам ходит только патрульный отряд. Отряд начинал свой путь от храма сразу после того, как поток прихожан останавливался у церкви. Её площади давно не хватало для того, чтобы вместить всю паству, поэтому многие оставались в саду у здания.

Ксения остановилась у дома, где жила когда-то одна её подруга, которой давно нет в живых. Теперь в этом доме живёт лишь её мать, пожилая женщина. Дверь осталась открытой. До капитана донёсся аромат чего-то печёного. Она сразу вспомнила дни, когда ещё маленькой девочкой гостила у них, и мать подруги угощала её различной выпечкой, наливая в придачу стакан тёплого молока. Ей захотелось вернуться туда, в прошлое, где заботливые руки этой женщины снова могли испечь что-нибудь для заглянувшей в гости девочки и налить ей молока. Ей захотелось, и она не смогла усмирить это желание.

– Патруль будет здесь через минут двадцать, не раньше, – уговорила она саму себя и, миновав калитку, зашла в дом.

Влекомая тёплыми воспоминаниями о доме, окутанном в золотистом сиянии солнца, в лучах которого было видно повисшие в воздухе пылинки, она почти вбежала внутрь, но уже на пороге замерла. Дом всё так же был прибран и ухожен, но уют и тепло из него куда-то исчезли. Белоснежная печь стала серой, а наверху, где она зимой, бывало, пряталась, когда гостила у подруги, выросла груда барахла. Ксения сняла сапоги и вошла, гадая, что именно так сильно изменилось в этом месте, но никак не могла этого понять. Так она дошла до обеденного стола, на котором стояли те самые пирожки, которые она унюхала с улицы. Рядом с пирожками, в рамке с чёрной лентой, стояла детская фотография её подруги.

И свеча.

Ксения долго стояла на месте, глядя в глаза изображенному на фото прошлому. Потом она вздрогнула, услышав отдалённый лай собак, взяла один пирожок, и в пару укусов запихала его в рот, давясь слезами. И в тот миг, когда пирожок оказался во рту, всё встало на свои места. Всё вдруг сложилось в цельную картинку.

– Покойся с миром, Юленька, – выдавила Ксения, прикладывая губы к фотографии, – Ты ушла, и вместе с тобой из этого дома ушло всё, что делало его таким тёплым, уютным и светлым. И из твоей матери тоже.

Капитан залезла в старый комод, откуда Юленькина мать доставала им бумагу и карандаши, предлагая порисовать, но нашла там лишь старые тетради, почти пустые, без листов. Вырвав кусочек бумаги, она взялась за карандаш. Написанную записку она сложила и сунула под тарелку с выпечкой. Утерев слёзы и запихав в карманы ещё по одному пирожку, она ушла.

Когда патруль почувствовал приятный запах выпечки, проходя мимо дома, из которого исчезли тепло, свет и уют, Ксения была уже у границы леса.

***

Вонь спустилась с дерева, выползла из машины, и, объединившись, заполнила собой всю поляну, посреди которой стоял разбитый автомобиль. Ксении пришлось дышать через рукав, чтобы оставаться в трезвом уме. Отряд ещё не вернулся.

– До конца службы они вряд ли будут здесь, – подумала Ксения, – Только если Дима их проведёт сюда. Делать ему, вроде как, особо нечего, так что всё может быть. Успеть бы как следует посмотреть.