– Я вас всех запомнил, мелкие пернатые! Всех запомнил – слышите?! – всех вас обязательно найду и съем ночью! – злобно заклекотал старый Мерген, тяжело поднимаясь в воздух. – А с тобой, смелая Ляйсян, мы ещё встретимся, и тогда тебе точно несдобровать, – филин застыл напротив неё и, с трудом держась в воздухе, произнёс:

– Сейчас я улечу, и даже не буду тебя догонять, такую смелую и безрассудную. Думаешь, я не вижу, как дрожат у тебя лапки, как дёргается твой пушистый хвостик в неуклюжей попытке прикрыть свой страх!

– У меня в запасе много еловых шишек, – предупредила белка, но уже не таким смелым голосом.

– Оставь их себе, – расхохотался филин. – Я даю тебе возможность сейчас уйти, та, которая пришла внезапно, как весенний дождь. Запомни, смелая белочка, однажды я прилечу к тебе и задам вопрос: почему ты не дала мне возможность съесть того, кто так отчаянно плачет в дупле? Не ошибись с правильным ответом, Ляйсян!

Старый Мерген захохотал и, заваливаясь на правое крыло, тяжело полетел в самую глухую чащобу леса – залечивать свои раны и ждать удобного случая. А совы и филины ждать случай умеют…

– Лети-лети давай! Знаем мы таких… – громко и уверенно произнесла Ляйсян. – Кто же прячется в замёрзшем дупле от старого филина? – произнесла она задумчиво.

А внутри лежал совсем ещё маленький соболёнок с чёрной шёрсткой, мягкой, как пух, и едва открытыми глазками. Он неуверенно тыкался мордочкой в стороны, ища свою маму.

– Ох, чтобы мне год одними листьями питаться, это – соболь! – услышала Ляйсян свой голос как бы со стороны. – И что же делать с тобой? Где-то здесь ходит твоя хищница мама… Не хотелось бы мне с ней встретиться, но если всё же придется – всё ей выскажу!

– Не выскажешь, – прощебетал любопытный клёст, присевший на веточку выше. – Не выскажешь – его маму из ловушки забрал охотник.

– Так что, выходит, малыш – сирота?

– Выходит, так, – равнодушно покачал головой клёст. Его интересовали больше запасы вкусных зёрнышек в еловых шишках, которыми так резво Ляйсян кидалась в филина, а не этот малыш.

– Я… забираю его к себе, – решительно произнесла Ляйсян. – Он погибнет здесь в скором времени, да и филин обязательно за ним вернётся, в покое он его не оставит – буду воспитывать малыша как своего сына.

– Глупая белка, – произнёс клёст, – он тебя съест и семью твою сразу, как только вырастет.

– Думаешь, он на это способен?.. – удивлённо произнесла белка.

– Уверен, он же хищник, – взмахнул крылышками клёст, – оставь его и уходи к своим детям!

Маленький соболёнок вдруг пополз к Ляйсян, тыкаясь мордочкой из стороны в сторону, подползая к пушистому беличьему хвосту, обнял его лапками и тоненьким голосом произнёс первое слово:

– Мама…

Ляйсян обернула осторожно малыша хвостом, согревая своим теплом, задумалась, затем кивнула решительно и, взяв аккуратно в зубы за шкирку успокоившегося и довольного соболёнка, осторожно направилась в сторону своего домика, неторопливо перенося черный комочек с ветки на ветку.

– Глупая белка, – крикнул вслед клёст, – не говори потом, что я тебя не предупреждал!

Ляйсян, не обращая никакого внимания на последние слова, как ей показалась, нудной и недоброжелательной птицы, только махнула хвостиком и скрылась среди густых крон хвойных деревьев. Клёст устало вздохнул, посмотрев ей вслед. Сколько белок встречал, но эта – самая необычная. Недаром говорят, что у неё единственной в нашем лесу трое бельчат, остальные беличьи семьи похвастаться таким большим потомством не могли. Теперь вот будет четвёртый… бельчонок. М-да, забавно… Однако орешки сами из шишек не вылезут. Клёст запорхал крылышками и полетел, устремившись вниз – извлекать вкусные зёрна из смолянистых и ароматных шишек.