– Скажите, Наталья Ивановна, зачем вы это все делаете?

– Что именно? – округлила глаза фифа.

– Вот это все! Возитесь тут со всеми нами, оформляете пенсии, пособия, восстанавливаете документы, лечите, устраиваете судьбу… Кому все это нужно?! Ведь мы же – подонки, отбросы общества! Бомжи, алкоголики, бывшие заключенные, воры и убийцы… Нормальные люди от нас шарахаться должны! Да нас всех надо собрать и в газовую камеру, как это делали фашисты!

– Но, мы же не фашисты, Фархад, – запинаясь, попыталась возразить фифа, – И говорить так о людях, это не правильно…

– А тратить деньги честных налогоплательщиков на нас, уродов, правильно? Выбивать направление в хороший дом инвалидов бывшему зеку с 40-летним стажем, это правильно? – голос Фархада звенел от напряжения и долго сдерживаемых эмоций.

– Правильно… – промямлила Наталья Ивановна, растерянно захлопав длинными ресницами за стеклами элегантных очков, из-за чего ее глаза сразу стали беззащитными.

– Вам же за это больших денег не заплатят. Тогда почему?! Объясните мне!

Фархад, видимо, перегнул палку, и обычно сдержанная и доброжелательно-вежливая заведующая в какой-то момент собралась и отразила атаку.

– Почему? – спросила фифа, сузив миндалевидные глаза. – А вы (не только лично вы, но и все обитатели этого приюта) не пробовали спросить у ваших матерей, почему они вас на свет родили? Что бы вы гробили свою жизнь? Нет, каждая мать желает своему ребенку добра и счастья! Вы же как дети, глупые, упрямые, непутёвые дети, разрушаете себя, уничтожаете! И вот теперь жалкие, больные, никчёмные, жаждете наказания? Убить вас за это? Слишком многого хотите! – Наталья Ивановна, раскрасневшись и сжимая холёные руки в кулачки, выпаливала в лицо Фархаду, – Учитесь нести ответственность за свою жизнь, учитесь исправлять ошибки, смягчать ту боль, которую причинили своим близким! А вы, не важно, сколько вам лет, сорок или семьдесят, все равно остаетесь безответственными, жестокими детьми! Когда же взрослеть будете?

Наталья Ивановна глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и, не взглянув на остолбеневшего от ее слов Фархада, подошла к окну.

– Что это я разошлась? – уже спокойнее спросила она саму себя, – А вообще у каждого, наверное, есть свои причины для милосердия. Я мужа потеряла в 25 лет. Он был офицером и погиб в Афганистане. Сына растила одна, разрывалась на двух работах. А он вырос и связался с плохой компанией, стал наркоманом. Я боролась за него пять лет! Ох, Фархад, вы даже не представляете, как я за него боролась! – голос ее дрогнул, а в горле у Фархада застрял ком. – Но все было напрасно. Он умер от передозировки наркотиков семь лет назад. Я не смогла помочь собственному сыну, понимаете?! Там, глубоко, – она постучала сжатым кулаком по груди, – сидит неисцелимое чувство вины. Может быть, эта вина и движет мной? Не знаю… Зачем я все это вам рассказываю? Глупо…

Она бросила на Фархада мимолетный взгляд и отвернулась, смутившись, но он успел заметить в миндалевидных глазах влажный блеск. И тут Фархад прозрел: перед ним стояла никакая не фифа с неустроенной личной жизнью, а красивая, сильная, несломленная никакими бедами женщина, женщина, достойная того, чтобы рядом с ней был не просто мужчина, и даже не Мужчина с большой буквы, а настоящий герой, готовый ради нее на подвиги.

Наталья Ивановна задумалась на несколько секунд, пожала плечами, а потом заговорила уже совсем другим, официальным голосом:

– Фархад, забудьте все, что я вам тут наговорила! Давайте сосредоточимся на главном. А главное то, что теперь у вас будет дом, где вас будут лечить, где вы будет чувствовать себя человеком. Так что готовьтесь к переезду на новое место жительства! Машину я заказала на пятницу после обеда.