– Мы гостили в Уилтшире. И решили заехать по пути, узнать, как ты тут.

Уилтшир? Заехать по пути из Уилтшира? Да это огромный крюк.

– Ма, знакомься, это Амабель.

– Здравствуйте.

– Привет, – произнесла Амабель, не протягивая руки.

Маленькая, как девочка, волосы рассыпаны по плечам, точно водоросли, круглые бледно-зеленые крыжовины-глаза. Одета в просторное, по щиколотки, твидовое пальто, которое сразу показалось Пенелопе знакомым, а со второго взгляда она узнала в нем старое пальто Лоренса Стерна, непонятным образом исчезнувшее при переезде из Лондона.

Она снова повернулась к Ноэлю:

– Ты гостил в Уилтшире? У кого же?

– Да у одних людей, Эрли, это знакомые Амабель. Но мы сразу после второго завтрака уехали, и я подумал… ведь я не видел тебя после больницы, дай-ка заеду, узнаю, как у тебя дела. – Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой. – Надо сказать, ты выглядишь потрясающе. Я думал, увижу тебя бледной, слабой, лежащей на диване…

Упоминание о больнице рассердило Пенелопу.

– Паника на пустом месте. Ничего со мной не было. Нэнси, как всегда, сделала из мухи слона. Терпеть не могу, когда надо мной охают. – Она тут же раскаялась в своих словах, ведь он так трогательно приехал издалека навестить мать. – Славно, что ты беспокоишься обо мне, но у меня все в полном порядке. И я очень рада вашему приезду. Который час? Боже, почти половина пятого! Выпьете у меня чаю? Идемте в дом. Ты отведи Амабель, Ноэль, а я через две минуты присоединюсь к вам, только сниму сапоги.

Они пошли по траве ко входу со стороны зимнего сада, а Пенелопа постояла, посмотрела им вслед, а потом вернулась в дом через черный ход, где переобулась в туфли, повесила куртку, затем поднялась наверх, прошла к себе через пустые спальни, вымыла руки, причесалась. Спустившись по второй лестнице, она поставила кипятить чайник, собрала поднос. В жестянке нашлась половина фруктового торта. Ноэль его любит, а у этой девочки, Амабель, вид такой, будто она всю жизнь недоедает. Может быть, анорексия? Похоже, что так. Ноэль всегда находит себе каких-то немыслимых подружек.

Пенелопа заварила чай и внесла поднос в гостиную. Амабель, уже без пальто, сидела, забившись с ногами в угол дивана, похожая на тощего котенка, а Ноэль подкладывал поленья в прогоравший камин. Пенелопа поставила поднос. Амабель сказала:

– Потрясный дом.

Пенелопа постаралась ответить как можно дружелюбнее:

– Правда, уютный?

Глаза-крыжовины обратились на «Собирателей ракушек».

– Потрясная картина.

– На нее все обращают внимание.

– Это Корнуолл?

– Да, Порткеррис.

– Я так и знала. Я жила там один раз в каникулы, но все время лил дождь.

– Надо же.

Больше Пенелопа не нашла что сказать и, заполняя паузу, стала разливать чай. Когда с этим было покончено, чашки розданы и торт нарезан, она попробовала возобновить беседу:

– Ну а теперь расскажите, как вам было в гостях? Весело?

Да, очень весело, сообщили они. Домашняя вечеринка на десять человек, в субботу скачки, потом все ужинали у кого-то из соседей, потом были танцы, спать легли только в четыре часа.

На взгляд Пенелопы, это было ужасно, но она только сказала:

– Да? Замечательно!

Оказалось, что больше им сообщить нечего, и ей снова пришлось взять дело в свои руки. Она стала рассказывать, что к ней приезжала Оливия с приятелем-американцем, но Амабель подавила зевок, а Ноэль, сидевший на скамеечке у камина, сложив чуть не пополам длинные ноги и поставив чашку с чаем рядом на пол, слушал хотя и вежливо, но без особого интереса. Говорить ли ему о смерти Космо? Пенелопа подумала и решила, что не стоит. Может быть, поделиться новостью, что к ней приедет пожить Антония? Пожалуй, не надо и этого. С Космо Ноэль не был знаком, и семейные дела его мало занимали. Его вообще, по совести говоря, мало что занимало, кроме собственной персоны, он пошел в отца не только внешне, но и характером.