Утром Татьяна решительно объявила, что пригласила чету Санджиевых, тем более, что юбилей общий – в один день женились. Вот так перед фактом поставила, что хочешь теперь, то и делай с этим фактом. Сожми себя в кулак и принимай гостей. Так подумал Николай Васильевич в первую минуту и рассердился.

«Не знаю, какая кошка пробежала между вами, но нам теперь тут жить, и со старыми друзьями ссориться – последнее дело, – сказала Татьяна. – Поэтому, хочешь ты или нет, а они со вчерашнего дня у нас на даче. Я Лиле неделю назад рассказала, как мы обычно отмечаем. Предупредила, что будем только мы вчетвером. Она так обрадовалась, обещала, что Захар барашка привезёт, кюр приготовит, а его сутки запекать надо, поэтому я ей ключи от дачи ещё третьего дня отдала. Будь добр, не задерживайся на службе, мы тебя ждём не позже шести».

«Не было никакой ссоры», – буркнул Николай Васильевич для порядка, а на душе полегчало, будто камень величиной со слона, что давил много лет и так врос, что ощущаться перестал, свалился, наконец.

Николай Васильевич по приезду в родной город Захару Хонгоровичу позвонил, конечно. Но Санджиев разговор прервал словами: «Извини, занят», и не перезвонил. Что ж неясного?

Две недели назад Колыванов устроил фуршет, что называется «обмыл» должность и «влился» в коллектив руководства области в неформальной обстановке. Было бы странно, если бы областной прокурор проигнорировал приглашение нового начальника Главка МВД. Но чествовать виновника торжества Санджиев своему заму поручил, а сам сидел с непроницаемым отрешённым лицом, пил минералку, к еде не притронулся и очень быстро покинул высокое собрание. Колыванов отметил это и с горечью подумал: «Глядите, какие мы принципиальные! В доме врага не едим, спасибо, что хоть воду пьём. Тоже мне, Эдмон Данес !» Хотя никакие они не враги, и это не дом, а вовсе даже ресторан, а вот поди ж ты.

На даче всё сложилось по-другому. Аромат готовящегося мяса распространился, кажется, на весь посёлок. Во всяком случае, Колыванову показалось, что оглушительный мясной дух ворвался в открытые окна его машины уже на подъезде к дачному кооперативу. А возле калитки родного участка благоухало так, что у голодного Николая Васильевича живот подвело, и слюна разве что через губу не потекла. Он увидел, как Татьяна с Лилей весело суетятся под навесом у накрытого на улице стола.

Чуть в стороне от них Захар – босой, в расстёгнутой рубашке с засученными до локтей рукавами и подвёрнутых до колен потёртых джинсах – сидит на корточках у костра и неторопливо помешивает что-то в висящем на треноге котелке. Легкомысленная соломенная шляпа с лохматыми широкими полями шалашом прикрывала ему лицо. Ни за что не догадаешься, что это прокурор области просто варит суп – словно шаман готовит булькающее зелье.

При мысли о «шамане» сжалось сердце. Ох, не к добру вспомнилось. Колыванов внутренне напрягся и подобрался, как пловец перед прыжком в воду, вышел из джипа, махнул рукой: «Всем привет!» – распахнул калитку и вернулся в машину, чтобы въехать во двор.

Увидев, что хозяин дачи открывает ворота, Санджиев аккуратно положил ложку на блюдце, стоящее тут же прямо на траве, поднялся, сдвинул на затылок смешную шляпу и тоже приветственно махнул в ответ, но не подошёл, а опять опустился на корточки около костра и снова погрузился в процесс помешивания.

Он не изменился вовсе, будто не было тридцати лет. Остался, каким его помнил Колыванов со времён их общей армейской молодости, когда никому в голову не приходило называть их по отчеству. Был тогда просто Захарка – отличный парень и лучший друг, почти брат: высокий, плотный, слегка кривоногий, неторопливый, с малоподвижным лицом.