– Учености ему не занимать, это верно. Владеет пятью языками, помимо греческого и латыни, строит университет. По слухам, его главный богослов – большой ученый. Монах-августинец. Лютер. Якобы очень благочестивый человек.

– Я тоже владею пятью языками. Помимо греческого и латыни. Деда Фридриха звали Фридрихом Кротким, брат – Иоганн Постоянный, племянник – Иоганн Великодушный. Кто придумывает все эти прозвища? Там еще у него был взбалмошный кузен, как его? Георг Бородатый! – Альбрехт улыбнулся. – А как, Дисмас, станут называть нас?

– Альбрехт, кардинал Бранденбургский. А со временим, глядишь, и Его Святейшество папа Альбрехт.

– Папа из германцев? Да скорее Судный день настанет! Но вернемся к плащанице. Если евангелист Иоанн прав, говоря об иудеях и их погребальных платках (хотя чтобы жид да раскошелился на вторую холстинку – это уже чудо), значит Шамберийская плащаница – подделка.

– Именно так я и рассуждал.

– А из этого в свою очередь следует, что где-то есть и подлинная плащаница.

Дисмас наморщил лоб:

– Ну, может быть, но… Один вопрос: какова все-таки вероятность того, что Господь Бог вообще оставлял нам такой сувенир на память о себе?

– Большая. В доказательство того, что он восстал из мертвых. Разыщите нам ее, Дисмас. Разыщите, и мы озолотим вас. Вы же знаете, мы – ваш лучший заказчик.

– О таком заказчике, как ваше преосвященство, можно только мечтать.

– И вы слишком распыляетесь, Дисмас. Перебирайтесь-ка в Майнц и работайте эксклюзивно для нас. Видит Бог, у Фридриха уже довольно мощей – не замок, а костница. Перебирайтесь, Дисмас. Не пожалеете.

Эту увертюру Дисмас слышал не раз.

– Щедрость вашего преосвященства не умещается в границы разумения ничтожного грешника вроде меня.

– Вы испытываете наше терпение, Дисмас. Отправляйтесь в Виттенберг. Отправляйтесь к своему так называемому дядюшке Фридриху.

Альбрехт поднялся и протянул руку для лобызания.

В дверях Дисмас спросил:

– Кого сжигают?

Альбрехт уже что-то писал за столом.

– Хм? – сказал он, не поднимая головы.

– К столбу фашины сносят. На площади. Говорят, у вас в последнее время много сожжений.

Альбрехт продолжал писать.

– У нас снова была вспышка чумы. Дрогобард утверждает, что публичные казни способствуют поддержанию духовности. Жиды у нас почти закончились, поэтому в последнее время все больше ведьмы. Эти-то, Бог даст, не закончатся. Счастливого пути, Дисмас. Осторожнее в Тюрингенском лесу – там пошаливают разбойники. И кланяйтесь от нас дядюшке Фридриху. Мудрому.

Дисмас предпочел бы отправиться в Виттенберг через Нюрнберг, чтобы оставить заработанные деньги у своего банкира, мастера Бернгардта, переодеться и навестить Дюрера, но времени на это не было. До Дня Всех Святых оставалось совсем ничего. Этот праздник был самым важным в календаре Фридриха: его галерея святынь открывалась для посещения публикой. Вдобавок базельские приобретения Дисмаса требовалось поместить в оправы.

В Виттенберг Дисмас прибыл двадцать седьмого октября, спустя семь дней после отъезда из Майнца. Будучи при золоте, Дисмас всегда путешествовал под видом монаха. Сама по себе монашья ряса, разумеется, грабителя не остановит, а вот припрятанная в повозке и всегда остающаяся под рукой алебарда – другое дело.

Клемп, дворецкий Фридриха, встретил Дисмаса тепло и с радостью. Здешняя прислуга неизменно окружала его заботой и гостеприимством, в отличие от Майнца, где он в лучшем случае удостаивался небрежного кивка, подчеркивающего его невысокий статус, а теперь еще и был вынужден сносить ухмылочки ландскнехтов.

– Курфюрст что ни час спрашивает: ну где же мой племянник Дисмас? Он ведь даже выслал вам навстречу верховых. Вы с ними разминулись?