Закончился второй акт, опустел второй графинчик. Отдохнули, побеседовали и вновь принялись за трапезу… Солидно живут люди! По-одесски! По-бернски!

– Отец ваш, Водолей… Что там ваша жена о нём? – Хирон начал «третий акт» с какой-то новой прелюдии.

– «Водолей – благие мысли!» – ответил Савва Арсеньевич выученный урок.

– Хорошо… Судостроитель… Внук «мореплавателя» Одиссея-Елисея… Но нет – не лодочник, не проводник… А нам нужен Проводник! Кому Клубочек Ариадны вверить! Как думаете? – и не дожидаясь ответа сам А.А. растянул словами своё нетвёрдое решение-предположение – Стре-лец… Кен-тавр… Который и то, и другое!… И вопрос, и ответ… Стрельцу доверили Боги высшую мудрость и тяжесть быть полузверем и получеловеком… Мудрость-то познать… Но главное – принять приземлённые, невоздержанные плотские нравы… И не прятаться от того, что мы чаще муд-аки, нежели муд-рецы! Через тернии к звёздам! – он торопливо хрустнул холодным солёным огурчиком, обжёгшись горячим куском мяса, напоминающим «котлету по-киевски». Горячий соус потёк по подбородку этого «друга Дионисия». – Фу ты! Что-то «третий тайм» не задался…

Руки у него почему-то дрожали, когда он поднял свою любимую восьмигранную стопочку-рюмку на ножке, пятка которой была в благородном и даже вычурном бронзовом оформлении. Рюмка была хрустальной с мельхиоровым ободком поверху. Таким же был и граф-графин. Только «пирамида» была не перевёрнутой, как у рюмки, и напоминала Эйфелеву башню. Вообще, Савва заметил, что приборы для А.А. приносили необычные, каких не было у других посетителей ресторана. И вообще этот хрусталь уже и не моден… И вообще приборы какие-то коллекционные… И Савва хотел спросить об этом, но сформулировал свой вопрос по-другому:

– А можно третий тайм… э… начать со смены ворот? – улыбнулся одессит подкупающей улыбкой Остапа Бендера.

– Хм… Я понял вас, черноморец – Хирон нахмурился.

Он безо всякого удовольствия делился с другими своей биографией. И раздражался, если к тому же «вброс шайбы» в этом случае оставался за «соперником».

– Не люблю воспоминаний… Анкета моя не содержит побед и наград. Трудовой книжки нет, послужной список банален… И жизнь… Но мы с вами – он как-то по детски посмотрел на Савву. Так смотрят на духовника – … сталкеры… А в разведку идти…, нужно знать с кем…

Попал я сюда… Попал…, как многие другие… Вышибленные… Или сошедшие с… Я тоже не захотел быть ни ведущим, ни ведомым, ни вообще попутчиком Новых дерьмократических ворюг с «человеческой личиной». Кстати, верхушка – новые ловкачи-трюкачи-экономисты – с отличной математической подготовкой! И чревоточинами Калиостро!… Да-а-а… Обыватели, так называемый простой человек, трясётся себе в телеге жизни… Задница побаливает, но ничего более не отвлекает… А ещё задница отвлекает от головы, от дум! И скрипят, скрипят колёса… И лучше ехать медленно… Больше услышишь… Вернее… Я и жил медленно, но за… двоих: за себя, лениво делающего карьеру талантливого математика и за своего двойника, с кащеевой надменностью и презрительностью наблюдающего за мной и другими людишками-муравьишками… Этому, второму, была ясна и постановка задачи, и методы решения, и вся некорректность даже в самой методологии проблематики… «демократического» этого ворья.

«Кащей» опрокинул стопку «горькой» и с горечью продолжил:

– Я ведь люблю работать с временем…, но чужим. Вполне честно, отдавая своего родного двойника чужому человеку. Вам, например. Что? Не замечаете его? Ну это пока мы сжигаем порох ненужных эмоций… Да-а-а… А время бывает обидным… Несправедливым… Вот живёт далеко от тебя…, очень далеко, твоя совсем старая мать… Болеет, да… выболело всё у неё до такой степени, что она не помнит ни своего, ни твоего дня рождения… И голос твой забывает, хоть звонишь ей ты раз в неделю… И имя твоё не сразу – А.А. замолчал – Числа, названия… стлели…, образы лишь… Монеткой в щель копилки времени падает многое… А разобьёшь – … Мнемозина отдаёт тебе в «твёрдой валюте» только